Генерал суворовской школы

Тот памятный 1905 год убедил генерала Юденича в том, что с развалом государства и дестабилизацией власти в нем надо бороться предельно решительно. И не ждать запоздалых указаний из столицы, а брать инициативу на себя. Тогда не будет зрелища сожженных станционных построек и донесений на имя местных генерал-губернаторов с перечислением убитых и раненых стражей порядка, разграбленных лавок и провиантских складов, всевозможных разрушений.

Как человек сугубо военный, Николай Николаевич понимал, что императорская власть в России (как, впрочем, и в других европейских монархиях той эпохи) держится на армейской силе. Местные гарнизоны, воинские команды становились надежным гарантом восстановления прежнего правопорядка, разгрома дружин боевиков, прекращения безумия анархии. Последняя в писаниях газетчиков ассоциировалось с «русским бунтом», который всегда имел кровавый оттенок и отсвечивал пламенем многочисленных пожаров, в которых бессчетно гибли ни в чем не повинные люди.

Но в ходе подавления революционной анархии армия, или, вернее, та часть ее, которая оставалась верной воинскому долгу и присяге, становилась естественным противником той части российского общества, которое выступало против царского самодержавия. По этому поводу историк А.А. Керсновский выразился так:

«В эти тяжелые годы сотни русских офицеров и солдат, тысячи стражников, жандармов и полицейских запечатлели своей кровью и страданиями верность Царю и преданность Родине, которую уже зацепил было крылом красный дракон. Воспитан-

ІІІ.ІЄ в великой школе Русской Армии, они ясным своим взором иидели то, чего не дано было видеть ослепленной русской общественности. Одинокие на геройском своем посту, эти люди спасали свою страну, свой народ, спасали тем самым и озлоб-иенную общественность — спасали ее физически и за это не получали иной благодарности, как эпитеты «палачей народа», "кровопийц» и «нагаечников».

Громкими и негодующими протестами встречала русская общественность смертные приговоры, выносившиеся военно-полевыми судами террористам, экспроприаторам и захваченным с оружием в руках боевикам. «Не могу молчать!» — Льва Толстого прогремело на всю Россию. Великий яснополянский лицемер гем не менее отлично примирился с нарядом стражников при (юевых патронах, охранявших его поместья от экспроприаторов.

Считая своим отечеством вселенную, русская передовая общественность не дорожила своей государственностью, более того — ненавидела ее и всю свою страстную ненависть переносила на защитников этой государственности — «на палачей народа», ставивших интересы своей страны выше своих личных. )того последнего чувства русская радикальная интеллигенция, воспитанная на эгоизме и партийности, оказалась органически неспособной воспринять.

Чрезвычайно высоко расценивая себя, она с презрением и иенавистью относилась ко всем, не разделявшим ее партийной окраски, — в отношении этих все было дозволено, их кровь можно было проливать в любом количестве. Десяток казненных террористов были «светлыми личностями». Тысяча же мужчин, женщин и детей, разорванных их бомбами, никакой человеческой ценности в ее просвященных глазах не представляла. В лучшем случае, это была только «чернь», как передовая интеллигенция неукоснительно называла русский народ всякий раз, когда он не разделял ее взглядов.

9 января 1905 года было убито и ранено тридцать манифестантов² — и этот день был наименован «кровавым воскресеньем». В февральские и мартовские дни 1917 года были растерзано пять тысяч человек — и революция была наименована «бескровной». Ни арифметика, ни логика не помогут нам разобраться в утих эпитетах, но мы прекрасно их поймем, когда увидим, что кровь в этих случаях была разная: «эта» кровь была священна, «ту» можно было проливать как воду.

В годы, предшествующие взрыву 1905 года, а особенно в смутный период 1905—1907 годов, революционерами было затрачено много усилий на пропаганду в армии и на флоте: подбрасывались прокламации, организовывались «ячейки». Усилия эти лишь в немногих случаях увенчались успехом

Сколько-нибудь значительные кровавые беспорядки происходили в частях, возвращавшихся с Дальнего Востока, — зачинщиками их были запасные. Авторитет офицера был еще слишком высок, чтобы его могла поколебать агитация проходимцев со стороны. Бунтовали, главным образом, запасные, отвыкшие от строя. Брожение сказывалось сильнее во флотских экипажах, отчасти благодаря особенностям тяжелой морской службы, а также благодаря отсутствию лучшей части офицерского состава, бывшей на Дальнем Востоке».

Покомандовать 2-й стрелковой бригадой Юденичу в мирной обстановке почти не пришлось: сказалось незалеченное пулевое ранение в шею, полученное в Мукденском сражении. Военномедицинская комиссия настояла на стационарном лечении и спорить с ее доводами Николаю Николаевичу не приходилось.