Генерал Власов

«…Нас обвиняют в измене. Нас называют немецкими наймитами. Это предвзятое мнение, потому что в любом случае нет больше возможности вооружиться, кроме как во вражеском лагере. Между тем никто, кто знает подлинный дух большевизма, не будет с чистой душой поддерживать такое обвинение…

Однако если подобная поверхностная правовая точка зрения возобладает, с нами покончено. Однако наши замыслы нельзя разрушить. Они принадлежат нашему народу. В них отражен вековой путь русского народа к социальной справедливости и к свободе. Придет день, и те, кто теперь называют нас предателями и преступниками, подберут для нас более подходящее название. Печально думать, что сами мы, возможно, не доживем до этого дня…

Многие предпочтут смерть принудительной репатриации. Сколь же несправедливо это! Потому что не только мы отказываемся возвращаться в Советский Союз, кроме нас есть еще десятки тысяч «предателей народа». Ничего подобного никогда не происходило в истории ни одной другой страны. Неужели причины такого массового «предательства» не ясны миру? Или же мир просто не хочет ничего понимать? А где же принцип свободы политических убеждений?

Потоки крови прольются с одобрения и при поддержке демократических государств. Советский Союз постарается сохранить это в тайне, но кровь просочится, чтобы замарать демократические лозунги свободолюбивых народов. Однако мы сумеем умереть с достоинством».

Меандров и другие русские офицеры направляли письма правительствам западных союзников, римскому папе, в Международный Красный Крест. Они не получили ниоткуда ни единого ответа.

В августе 1945 г. в Кемптене группу русских неожиданно захватили в церкви во время службы и отправили в СССР. Некоторые получили ранения, а церковь была разгромлена.[258]

23 февраля 1946 г. две тысячи русских погрузили в грузовики для репатриации в Наттернбергском лагере около Платтлинга. Многие русские, не желая принимать судьбу пассивно, резали себе вены, закалывались ножами или вешались.

Сначала раненых попробовали отправлять в военный госпиталь на лечение, но их оказалось слишком много. Живых, раненых, умирающих и мертвых — всех тащили в грузовики. Машины прибывали на железнодорожный вокзал, где прямо у платформ ожидали длинные ряды зарешеченных вагонов. Прошло немного времени, как две тысячи русских солдат и офицеров уже держали путь в Советский Союз.[259]

Однако русских репатриировали не только из Германии. Осуществлялись выдачи их из Италии, Франции, Дании, Норвегии, даже из Швеции и из Соединенных Штатов.[260]

Сколько же всего человек было депортировано, вряд ли удастся установить. Согласно полученным союзниками оценкам ОКВ, в конце войны на стороне немцев действовало около 700 тысяч добровольцев: 600 тыс. в сухопутных войсках, от 50 до 60 тыс. в военно-воздушных и 15 тыс. в военно-морских силах.[261] (В действительности же, однако, количество было даже большим, поскольку многие командиры частей не предоставляли данных по количеству своих «хиви».) Кроме того, существовали десятки тысяч беженцев — мужчин, женщин и детей, — которые отступали вместе с немцами на запад, поскольку боялись расправы сталинского режима. Надо принять в расчет также военнопленных и восточных рабочих, мобилизованных на работы в Германии.

В общем и целом репатриации подверглось от шести до семи миллионов человек. Нет никаких данных по количеству тех, кто поехал на родину добровольно, и тех, кто остался бы на Западе, имей на это шанс. Немногим тысячам удалось ускользнуть от репатриации, потому что офицеры западных армий, пренебрегая приказами, давали им возможность скрыться.