Генералиссимус Суворов

В суворовской свите были и русские мундиры, но впереди всех оказался только Фукс. Он ехал в карете, и толпа принимала его за фельдмаршала Суворова.

Фукс не мог безучастно взирать на шумные приветствия, которые неслись к нему, со всех сторон. Толстое бабье лицо Фукса расплылось в самодовольную улыбку. Прижимая руку к сердцу, он кланялся во все стороны, как неопытный актер.

Суворов понимал неловкость случайно создавшегося положения, но поправить дело было уже нельзя.

В городских воротах фельдмаршала встретил барон Мелас. Он вступил в город со своей колонной еще ночью.

Суворов протянул к нему руки, желая обнять. Обрадованный папа-Мелас как-то по-детски не рассчитал расстояния - живо обернулся, точно сидел на стуле, а не на лошади, и шлепнулся с седла на землю.

Итальянцы с сочувственным хохотком подхватили старого генерала, помогли сесть в седло. Суворов обнял переконфуженного папу-Меласа и, подавляя невольный смех, участливо спросил, не ушибся ли барон.

Это курьезное происшествие только на секунду привлекло внимание толпы к Суворову. А вообще на него, как на Меласа и Шателера, никто особенно не смотрел: в глазах миланцев они были обычными австрийскими генералами. Тем более, что за ними непосредственно шли австрийские, а не русские войска.

Александр Васильевич мог лишь слышать, что говорят живые, крикливые итальянцы по адресу Фукса, которого они принимали за Суворова:

- А лицо у этого Суворова, как у мясника!

- Мундир приятнее его лица!

- Но он не похож на людоеда!

- Какое там людоед? Он просто - толстая прачка!

- Стоило вставать из-за него в такую рань!

И лишь несколько сот итальянцев, потевших в тесноте и давке у дворца герцогини Кастильоне, в котором были приготовлены комнаты для фельдмаршала, могли разобрать, где настоящий Суворов. Этот неуклюжий с бабьим лицом человек в шитом золотом зеленом мундире, выйдя из кареты, остался ждать у подъезда.

А по широкой мраморной лестнице впереди всех пошел наверх небольшого роста энергичный худощавый старик в белом австрийском мундире.

Русские, особенно казаки, очень поразили миланцев. За каждым донцом толпами бегали курчавые черноглазые итальянские мальчонки. Они быстро освоились с бородатыми "капуцинами" и не отставали от них.

Итальянцев удивляли чрезвычайное благочестие и набожность русских: русские крестились перед каждым храмом, несмотря на то, что храмы были католические. Не зная пасхального русского обычая христосоваться, итальянцы весьма изумлялись, как русские при встрече троекратно целуются. Впрочем, к вечеру подгулявшие русачки христосовались не только друг с другом, но и с итальянцами, а особенно с итальянками. Итальянцы принимали это как должное.

У дворца герцогини Кастильоне не расходился, все время стоял народ ждали, не выйдет ли Суворов.

Вечером весь город расцветился огнями.

В городском театре была приготовлена пышная встреча Суворову, но он никуда из дворца не поехал - был на балу у своей хозяйки. Герцогиня Кастильоне, с согласия Суворова, пригласила к себе всю миланскую знать. Суворов явился в парадном фельдмаршальском мундире. Он поразил всех, особенно дам, своей изысканной любезностью, весельем и остроумием.

На следующий день, 19 апреля, миланцы могли хорошо разглядеть фельдмаршала Суворова - он присутствовал на молебствии в знаменитом миланском соборе.

По улицам рядами стояли войска. Суворов ехал в вызолоченной карете, в белом австрийском фельдмаршальском мундире со всеми орденами.

Архиепископ во всем облачении встретил его при входе в собор. В соборе для фельдмаршала было устроено возвышение, покрытое красным бархатом, с золотыми кистями и золотой цепью вокруг.

Громадный собор едва вмещал всех желающих присутствовать при богослужении.

Так же торжественно Суворов вернулся во дворец к обеду.

Обед у Суворова прошел очень живо.

Фельдмаршал шел к столу в прекрасном настроении. К обеду, кроме русских генералов Розенберга, Багратиона, Милорадовича, Горчакова, были приглашены австрийские с Меласом во главе. Тут же присутствовал какой-то итальянский поэт, курчавый, точно баран, и с бараньими глазами, молодой человек в нарядном шелковом кафтане. Поэт поднес фельдмаршалу Суворову свою поэму "Освобожденная Италия".

Подойдя к столу, Суворов громко и внятно прочел "Pater Noster" ("Отче наш" ).

- Сегодня у меня за столом два высокопревосходительства, - садясь, весело сказал он, поглядывая на своих соседей справа и слева: Розенберга и Меласа. - Папа-Мелас, вам необходимо научиться говорить по-русски. Скажите "высокопревосходительство".

- Фьий... Фийсок... - потел с натуги старый Мелас.

- Высокопревосходительство, - нагибался к нему Суворов.

Но у папы-Меласа так-таки ничего не получалось.

Ему никак не удавалось преодолеть это трудное "ы".

- Русский язык - богатый, прекрасный.

У вас в армии есть переводчики?

- Нет, - сконфузился Мелас.

- Ах, так. Я же вам буду писать только по-русски! - шутливо пригрозил Суворов.- Военному человеку вообще надо знать языки. Я стараюсь изучить язык тех, с кем воюю. В Турции - выучил турецкий, в Польше - польский, в Финляндии - финский.