Егор Петрович МальцевХворает, и всерьез:Уходит жизнь из пальцев,Уходит из желез.Из прочих членов тожеУходит жизнь его,И вскорости, похоже,Не будет ничего.Когда нагрянет свораСавеловских родных,То что же от ЕгораОстанется для них?Останется пальтишко,Подушка, чтобы спать,И книжка, и сберкнижкаНа девять двадцать пять.И таз, и две кастрюли,И рваный подписной,Просроченный в июлеЕдиный проездной.И все. И нет Егора!Был человек и нет!И мы об этом скороУзнаем из газет.Пьют газировку детиИ пончики едят,Ему ж при диабетеВсе это — чистый яд!Вот спит Егор в постели,Почти что невесом,И дышит еле-еле,И смотрит дивный сон…В большом красивом зале,Резону вопреки,Лежит Егор, а сзадиЗнамена и венки,И алым светом залитБольшой его портрет,Но сам Егор не знает,Живой он или нет.Он смаргивает мошек,Как смаргивал живой,Но он вращать не можетПри этом головой.И дух по залу спертый,Как в общей душевой,И он скорее мертвый,Чем все-таки живой.Но хором над ЕгоромКраснознаменный хорКраснознаменным хоромПоет: «Вставай, Егор!Вставай, Егор Петрович,Во всю свою длину,Давай, Егор Петрович,Не подводи страну!Центральная газетаОповестила свет,Что больше диабетаВ стране Советской нет!Пойми, что с этим, кореш,Нельзя озорничать,Пойми, что ты позоришь Родимую печать».И сел товарищ Мальцев,Услышав эту речь,И жизнь его из пальцевНе стала больше течь.Егор трусы стирает,Он койку застелил,И тает, тает, таетВ крови холестерин…По площади по ТрубнойИдет он, милый друг,И все ему доступно,Что видит он вокруг!Доступно кушать сластиИ газировку пить,Лишь при Советской властиТакое может быть!