Гений

Он рядом с ним особенно был счастлив.

XXIII

Но был ещё один любимец, друг,

С которым он делил мечты и тайны,

И с ним по вечерам в часы досуг

Был откровенен вовсе не случайно

И мог ему довериться во всём.

Он знал, что друг, не ведая сомнений,

Его от зла и подлости спасёт

И оградит от лишних подозрений.

Не подведёт. Не выдаст. Сохранит

В себе навечно чувство дружбы верной.

Без этой дружбы было б трудно жить.

Он в преданности друга был уверен

И беззаветно, искренне любил

Того, кому всем сердцем доверялся,

Кому за многое обязан был

И навсегда обязанным остался

За постоянство, истину, любовь.

Он для него был другом наилучшим,

Достойный самых добрых, нежных слов.

И другом этим был, конечно, Пущин.

XXIV

Был Александр чуждым для иных,

Учившимся с ним, сытых, благодушных.

Но были лицеисты среди них,

К которым он не мог быть равнодушным.

Не без причины относился он

Довольно благосклонно к Горчакову —

Из многих отличался он умом,

И цепкой памятью, и твёрдым словом

И словно предназначен был для дел,

Больших и важных, если не великих,

Поскольку был тщеславен, горд и смел,

Умел в проблемы государства вникнуть

И в будущее, торопясь взглянуть,

Учился дипломатии капризной,

Избрав себе совсем нелёгкий путь,

Уже в те дни он смог понять смысл жизни.

В нём не было сомнений. Он всегда

Был верен цели, выбранной однажды,

Чужие государства, города

Увидеть с юных лет почти что жаждал.

Он поражал умением своим,

Запоминая всё, легко учиться.

Знал Александр, что когда-то им

Россия будет искренне гордиться.

XXV

Вертлявый Яковлев, паяц, и он

Поэта удивлял своим искусством.

Казалось, был он клоуном рождён,

Изобразить любого мог искусно.

Будь то профессор или лицеист,

Кошанский или юный Кюхельбекер.

И всё же он, «артист», был сердцем чист

И оставался добрым человеком.

Своей весёлой, радостной игрой

Он очищал от серой грусти будни.

Покатывался весь лицей порой

От смеха, глядя на его причуды.

И Александра он изображал,

Показывая всем походку тигра.

Поэт его прекрасно понимал:

Нужны им были шалости и игры.

Без них они забыли бы про смех,

А жить без смеха и веселья трудно.

Необходим был Яковлев для всех.

Но Александру нужен был как друг он.

XXVI

Оканчивали с ним лицей: Тырков,

Данзас, Бакунин, хитрый лис – Комовский,

Матюшкин добрый, осторожный Корф,

Лицейский стихотворец Илличёвский,

Делец Костенский, Малиновский – сын

Директора их славного, который,

Вложив в них много добрых чувств и сил,

Скончавшись вдруг, поверг питомцев в горе.

Кто там ещё с поэтом рядом был?

Вальховский, Мясоедов, Ломоносов…

Но Александр многих обходил,

Казалось, он не замечал их вовсе.

Он не любого другом мог признать,

Лишь честным, смелым мог себя доверить.

Иные были у него друзья —

Гусары, правдолюбцы, офицеры.

Один из них – Каверин пылкий, он

Игрок, гуляка, но душой свободный,

Как добрый рыцарь из седых времён,

Мог постоять за правду с кем угодно.

XXVII

Но, несомненно, ближе всех к нему

Был Чаадаев, искренне пленивший

Его своим пристрастием к тому,

Что было всех страстей и чувств всех выше —

Свободе, ей и посвящал он жизнь.

И ненавидя с детства злое рабство,

Что выросло на ниве дикой лжи,

Мечтал о новом вольном государстве,

В котором места нет ни для царя,

Ни для его вельмож, министров алчных.

И о свободе пылко говоря,

Он будущее представлял иначе:

Свободны все в России и вольны.

Все трудятся, и каждый независим.

Уже тогда день завтрашний страны

Предвосхищал он светлой, умной мыслью.

От слов его как будто яркий свет

Вдруг вспыхивал и озарял Россию.

Ту страсть его впитал в себя поэт

И в ней черпал невиданные силы.

XXVIII

И вот лицей окончен, наконец.

Уже семнадцать Александру ровно.

Расправил гордо крылья наш птенец.

Из скучной клетки вырвался он словно

На волю, в мир забот, страстей, тревог,

Невидимых волнений и печалей.

Бесчисленное множество дорог

Звало, манило в голубые дали.

Лицей окончив, он ещё не знал,

Где и когда и кем служить намерен.

Легко, как все иные, подписал

О том, что был Отечеству лишь верен

И в тайных обществах не состоял,

Ничем ещё при жизни не запятнан.

Никто, и сам он, видимо, не знал,

Каким он станет, ну хотя бы завтра…

Прощай, лицей! Как много всё же в нём

Поэт познал, постиг, принял с любовью.

Ну, а пока в Михайловское он

Спешит в места, знакомые до боли.

XXVIX

Михайловское! Как давно тебя

Не видел Александр, полный грусти,

Простор полей и зелень рощ любя.

О них он грезил всей душою русской.

Мечтал вернуться к той чете берёз,

Что возвышались на холме у речки.

И эта грусть была почти до слёз.

Изгнать её из сердца было нечем.

Он искренне в лицее тосковал

По милой, тихой, небольшой деревне.

И вот теперь лишь перед ней предстал.

Пришёл. Увидел. Воспринял. Поверил.

С её природой дивной поспешил,

Как в раннем детстве, существом всем слиться.

Чтоб в синей, доброй, сказочной тиши

Беспечно вдохновением пролиться.

Здесь, на природе, всё ласкает взор.

Зовёт к покою мирное селенье.

В тиши дубрав и голубых озёр

Поэт проводит золотое время.

XXX

Не здесь ли след волшебного пера

Оставил нам «Руслана и Людмилу»,

Чьих светлых мыслей нежная игра

Всем, с детских лет, отраду приносила,

Дарила ощущенье красоты

И лёгкость восприятия событий.

Цвели слова, как яркие цветы,

И были мыслью, как росой умыты.