Гений российского сыска И. Д. Путилин. Гроб с двойным дном

Одета она была довольно странно и необыкновен­но. Длинный, светло-лилового цвета бархатный сара­фан-летник облегал ее роскошную, пышную фигуру. На груди сверкали ожерелья из всевозможных драго­ценных камней. Руки были все в кольцах. На голо­ве — простой коленкоровый белый платок, низко опу­щенный на лоб.

Из-под него выглядывало красивое, удивительно красивое лицо. Особенно замечательны были глаза: огромные, черные, дерзко-властные.

— Простите, Аглая Тимофеевна, мы, кажись, вас напугали? — направился к ней Вахрушинский. — Нешто Анфисушка не предупредила? Мы — к мамаше, по торговому делу. Позвольте представить вам незва­ных гостей.

Путилин, назвав себя и меня вымышленными ку­печескими фамилиями, низко и почтительно покло­нился красавице в сарафане.

— Очень приятно, — раздался ее певучий, не­сколько вздрагивающий голос.

Она была еще в сильном замешательстве.

Путилин, удивительно ловко подражая купеческо­му говору и даже упирая на «о», стал сыпать кудре­ватые фразы.

Я видел, что он не спускает пристального взора с лица красавицы, но главное — с ее белого коленко­рового платка на голове.

— Эх-с, Аглая Тимофеевна, сейчас видно-с, что вы с Волги-матушки, с нашей великой поилицы-корми­лицы!

— Почему же это видно? — усмехнулась молодая Обольянинова.

— Да как же-с. Я сам на Волге живал. Где в ином месте можно сыскать такую расчудесную женскую красоту? Вы извините меня. Я человек уж немолодой, комплиментом обидеть не могу. А потом, и наряды-с: у нас теперь в Питере все норовят по-модному, а вы-с вот в боярском сарафане. Эх, да ежели бы к нему кокошничек вместо белого платочка...

Быстрым, как молния, движением девушка сорва­ла с головы коленкоровый платок.

Я заметил, как сильно дрожали ее руки.

— Извините... я совсем забыла, что в утреннем на­ряде щеголяю.

Глаза ее сверкнули. Губы тронула тревожная ус­мешка.

Черная женщина, «Анфисушка», явилась и доло­жила, что «сама» извиняется, что за недомоганием не может их принять.

— Ничего-с, в следующий раз завернем! — прого­ворил Путилин.

Когда мы вышли, он обратился к Вахрушинскому:

— Вот что я вам скажу: дело ваше далеко не легкое. Однако надежды не теряйте. Помните только одно: вашего сына надо как можно скорее отыскать. Он в серьезной опасности.

Возвращаясь к себе, Путилин был хмур, задумчив.

— Белый или черный... черный или белый... Гм... гм... — вылетали у него односложные восклицания.

Я не говорил ни слова. Я знал привычку моего ге­ниального друга говорить с самим собой.

— Скажи, пожалуйста, — вдруг громко обратился он ко мне, — тебе никогда не приходила мысль, что черный ворон может обратиться в белого голубя?

Я поглядел на Путилина во все глаза.

— Бог с тобой, Иван Дмитриевич, ты задаешь та­кие диковинные вопросы...

ПУТИЛИН — МОСКОВСКИЙ ГАСТРОЛЕР

На другой день около четырех часов ко мне приехал Путилин. В руках он держал чемодан, под шубой я заметил дорожную сумку через плечо.

— Я не мог предупредить тебя раньше, потому что был занят по горло. Если тебе улыбается мысль со­вершить со мной одно путешествие...

— Куда?

— В Москву. Но торопись. До отхода поезда ос­тается немного времени.

Я наскоро уложил чемодан, и через час мы уже сидели в купе первого класса.

Утомительно долгой дорогой (тогда поезда ходили куда тише, чем теперь) Путилин не сомкнул глаз. Просыпаясь, я заставал его за просматриванием ка­ких-то бумаг-донесений.

Откинувшись на спинку дивана, он что-то бормо­тал про себя, словно заучивая нужное ему наи­зусть.

— Ты бы отдохнул, Иван Дмитриевич, — несколь­ко раз обращался я к нему.

— Некогда, голубчик! Надо зазубрить особую тара­барщину.

— Скажи, мы едем по этому делу — таинственному исчезновению сына миллионера?

— Да. Ах, кстати, я забыл тебе сказать, что сего­дня по этой дороге, но ранее нас, проследовали зна­комые тебе лица.

— Кто именно? — удивился я.

— Старший приказчик Вахрушинского и красави­ца в бархатном сарафане с белым платочком на го­лове.

— Как? Откуда ты узнал это?

Путилин расхохотался.

— Прости, ты говоришь глупости! Ты вот назы­ваешь меня русским Лекоком. Какой же я был бы Лекок, если бы не знал того, что мне надо знать?

— И причина их внезапного отъезда?

— У первого — желание как можно скорее спасти от опасности своего молодого хозяина, у второй... Как бы тебе лучше объяснить?.. Ну, загладить промах с белым коленкоровым платочком, что ли...

— Стало быть, этот приказчик будет помогать те­бе в деле розыска молодого Вахрушинского?

— О да! И очень... — серьезно проговорил мой ге­ниальный друг, этот великий русский сыщик. — А те­перь не мешай мне, спи.

Сквозь полудремоту, овладевавшую мною от мер­ного покачивания поезда, до меня доносилось бормо­тание Путилина: «По пиво духовное», «По источника нетления».

«Что за чертовщину несет мой знаменитый друг?!» — неотвязно вилась около меня докучливая мысль.

Подъезжая к самой Москве, Путилин мне сказал:

— Из многих дел, свидетелем которых ты был, это — одно из наиболее опасных, если меня не разорвут в клочки, я окончательно уверую в свою счастливую звезду.

К моему удивлению, лишь только подошел поезд, нас встретил Х., любимый агент Путилина.