Гении сыска

Таким образом, документированных преступлений за Видоком числилось не так много, и отношения к этим преступлениям в тогдашнем французском обществе было достаточно мягким. Он не был убийцей или грабителем, не воровал и не подделывал деньги. Он даже не занимался скупкой краденого. Единственным серьёзным преступлением были многочисленные побеги. Но даже в отношении этих "подвигов" сегодня как-то не хочется его чересчур обвинять – тем более, его артистичность восхищала не только уголовников, но и самих полицейских – например, побег Видока под видом полицейского... сопровождающего Видока! Роль фальшивого Видока играл его подельник.

Можно обратить внимание на его знакомство с разбойничьими шайками, в конце 90-х годов XVIII столетия буквально заполонившими не только провинции, но и сам Париж. Тут обращает на себя внимание то, что сам он не вступал ни в одну шайку и не участвовал в преступлениях, совершаемых всеми этими разбойниками. Интересно, что в "Записках" Видок пишет об использовании многими уголовниками "роялистского" прикрытия: они выставляли себя идейными борцами с революционным террором.

Думаю, читатель уже догадался, к чему я клоню. Действительно ли первые контакты с полицией в качестве возможного агента для Видока начались лишь в 1806 году, в Лионской тюрьме? Нет никаких свидетельств такой версии, а сам Видок в первой части своих "Записок" поддерживает многочисленные легенды о криминальных подвигах. Правда, описывает он всё-таки больше не свои "подвиги", а чужие. Тем не менее, можно предположить, что вся криминальная жизнь Эжена

Франсуа Видока, начиная с военной службы, была "легендой" правительственного агента. Агента, занимающегося, правда, не уголовными, а политическими и военными преступлениями. Если, конечно, контакты с разбойниками и грабителями, притворявшимися роялистами, связаны были именно с "роялистской окраской" шаек, орудовавших в деревнях и на дорогах департамента Па-де-Кале.

Возможно, обращение к комиссару Дюбуа стало первой, неудачной попыткой легализоваться в условиях, когда в криминальной среде над головой "короля побегов" начали сгущаться тучи. Отметим, что судьба осведомителя, агента полиции в те времена была не слишком безопасна. Для полицейских чиновников агент из уголовников, "стукач", оставался презренным отщепенцем, ничтожеством. Его жизнь ничего не стоила, никому из чиновников не пришло бы в голову спасать его в критической ситуации; загнанный в угол, он вынужден был заботиться о своей безопасности самостоятельно. Видок, возможно, понял, что лишь открыто превратившись в полицейского чиновника на жаловании государства, он сможет постоять за себя, не полагаясь на защиту самого государства.

Разумеется, это лишь одна из причин. О второй – мести вероломным подельникам, сдавшим его при первой же возможности, – я уже писал. Наконец, третья причина (но не последняя по значимости) состоит в том, что, возможно, близко познакомившись с преступным миром, Видок, и в самом деле, возненавидел эту изнанку жизни. В конце концов, все три причины ничуть не противоречат друг другу; напротив, они дополняют друг друга, как дополняют друг друга различные черты характера нашего героя.

Но если это так, почему же Видок не написал это открыто? Почему даже в своих "Записках", когда ему нужно было оправдаться перед обществом, он не стал говорить, что действовал по заданию властей, а не из преступных наклонностей? Тут могло быть две причины. Во-первых, и во Франции, и в России в глазах общества разбойник, грабитель, словом – уголовник, – имел романтический ореол, а вот полицейский агент, осведомитель, шпион – окружён был всеобщим презрением. "Шпионами пользуются, но их не уважают" – такого было общее убеждение. И Видок, прекрасно понимавший это (или автор, фактически написавший мемуары), предпочитал выступить в качестве раскаявшегося уголовника, а не правительственного агента. Ну, а второй причиной могли быть опасения мести от преступников или заговорщиков. Одно дело – преступник Видок, который раскаялся в 1806 (или даже в 1809) году. И совсем другое – полицейский агент Видок, задолго до того вынюхивавший опасные секреты.

Так что предлагаемая версия вполне имеет право на существование. К тому же она достаточно убедительно, как мне кажется, объясняет многие сомнительные моменты биографии Эжена Франсуа Видока, которому в момент обращения к господину Анри исполнилось уже 34 года – возраст более чем солидный в те времена.

Лучшая полиция Европы