В наиболее многочисленном корпусе Ферзена, наступавшем левым крылом, шли колонны генерал-майора Тормасова, генерал-майора Рахманова и генерал-майора Денисова. В составе колонны Тормасова шли два батальона Курского полка, один батальон егерей Екатеринославского корпуса и один батальон егерей, «сформированный из рот». В резерве Тормасова пребывали по одному мушкетёрскому и гренадерскому батальону и три эскадрона Елисаветградских конных егерей.
Хотя Суворову удалось избежать больших потерь, многое говорит о том, что сражение вышло ожесточённым. Смерть ходила рядом с генералами, мужественно шедшими в атаку. Под Исленьевым убило лошадь, сам он едва избежал тяжёлого ранения. Ранен в плечо Исаев… Об этом писал Суворов Рибасу: «Храбрец Ласси ранен. Потеряли мы здесь вчетверо меньше, нежели под Измаилом. Всё кипит, и я в центре. Теперь около полуночи. У нас тут тысяча и одна ночь».
Подробные воспоминания о штурме Праги оставил всё тот же славный суворовский ветеран Сергей Иванович Мосолов. Он был одним из тех самых чудо-богатырей-начальников, которых Суворов в своём приказе призывал не отставать от солдат: «К штурму Праги я уже пошёл с своим одним баталионом 3-м, а 2-й остался со своим командиром Штарманом у прикрытия генерала Зубова, ибо у него нога была отстрелена ядром, а потом отпилена в деревне Поповке, в которой он раненый лежал. К Праге все корпусы собрались, куда приехал и граф Суворов. Взял все корпусы в свою команду: сперва обыкновенно по его манеру теоретически штурмовать. В лагере пили и ели довольно и пели песни, а потом подошли близко к Праге Варшавской. Я тут попался уже в команду генерал-майора Лассия, у коего в колонне и на штурме был. Накануне штурма, 23-го октября 1794 года, господин Дерфельден велел делать брешь-батарею, думаю, для того, чтоб поляков уверить, что мы ещё не скоро пойдём брать ретраншемент Прагской; но сия фос-батарея дала мне знать: тут с одним баталионом прикрывал оную, как строил оную артиллерии капитан Бегичев, а я был впереди на чистом месте, чтоб вылазка не случилась. Но вылазки я не боялся, а из четырёх батарей с переднего фасу из укрепления да во фланг из-за реки Вислы пять батарей все по мне стреляли ядрами, ибо мы делали брешь днём, – так жестоко, что я принуждён весь баталион рассыпать по лугу и велел егерям лечь, а сам один остался на коне, арабском жеребце, на котором и в Хелмском сражении был и на прочих потычках. Не стоял ни секунды на одном месте, разъезжал, чтоб не сделать цели, и притом подъезжал ближе, желая осмотреть, где у них есть ворота. И так, сколько полякам ни хотелось меня убить, но Бог сохранил меня, а я своих егерей таким порядком спас, с коими во главе колонны в следующую ночь и на штурме был 24 октября (17)94 года, и с ними овладел бастионом, на коем были больших 6 пушек. За мною и все уже взошли, тут ров был неглубок, почти все по штыкам влезли, то есть – штыки в вал затыкали и на них егери ногами становились, ибо вал был земляной. Только много в волчьих ямах наших попадало, как были в гласисе вырыты; даже до самого мосту поляков кололи, а как они в улицах в домы скрылись, то тут и егерям досталось потерять жизнь. Во всю штурму Праги убито и ранено было у меня не более 46 человек. Хвосту колонны больше досталось потерять от картечь, ибо они спали, как я привёл колонну к главному гласису. Я ж и колонновожатый был. С рампару часовой спрашивает по-польски: «Кто идзе?», а я отвечал: «Свои, мой коханый», также по-польски, и тотчас закричал на штыки и лезть велел на вал и бастион. Спасибо, егери боялись меня и любили: этим могу похвалиться. И так я последнее сражение с ними имел, а после штурма Праги господин Дерфельден велел мне по повелению графа Суворова собрать все отбитые у неприятеля пушки, коих я нашёл 110 разного колибра и почти все новые. С ними отправили меня в город Киев и ещё для прикрытия прислали конный полк бригадира Сабурова, Острогорский. Егерский баталион сдал я старшему по себе, на дороге, секунд-майору Мельникову, во всём сполна, в чём взял и квитанцию и к команде отрапортовал, а сам вступил в командование над баталионом 1-м Новгородского пехотного полку, и с сим баталионом, явившись к бригадиру Сабурову, я прикрывал 110 пушек и 1600 человек пленных, взятых в разные времена. Однако с дороги граф Суворов из них лучших, по просьбе польского короля, отпустил 500 человек, в том числе 1 генерал-майор Мейн, которого я взял во время штурма в плен, и довольно штаб, и обер-офицеров…» Мосолов, как и многие его соратники-суворовцы, умел брать на себя ответственность, умел терпеливо исполнять приказ. Как любил говорить Суворов, он воевал по-русски .