Находившиеся на Праге войска, будучи обойдены с тылу, должны были пробиваться, большая часть их отступила по мосту в Варшаву. Правое крыло держалось долее, а затем, после мужественной обороны, повернуло за Грохов, и что там с ним и с его орудиями сделалось – неизвестно… Президент Закржевский и главнокомандующий Вавржецкий дали доказательство величайшего присутствия духа и мужества. По первым выстрелам из пушек они устремились на Прагу и побуждали всех к бою. Бедный Закржевский положительно надорвал себе грудь, а тут ещё, суетясь по Праге то туда, то сюда. Упал с лошади и сильно ушибся. Едва его спасли от неприятельских рук… Печальное состояние Варшавы увеличивал вид несчастной Праги. Как только вышли из неё наши войска, разъярённый москвитянин начал её грабить и жечь. Были вырезаны все без разбора. Даже в Варшаве были слышны вопли избиваемых и роковое московское ура. Пожар начался от соляных магазинов, потом загорелось предместье у Бернардинов, наконец, запылал у моста летний дом Понинского. Всё это, вместе с воплями наших и яростью москалей, представляло ужаснейшую картину… были беспощадно умерщвлены, кроме тысячей других, мостовые комиссары: Уластовский, Дроздовский и проч. Нашлись, однако, некоторые сострадательные московские офицеры, которые хотели защитить невинных жертв, хотели остановить пожар, но все их усилия не были в состоянии сладить с разнузданными солдатами, коим был позволен грабёж.
Смотрела сердобольная Варшава на показанный на Праге страшный измаильский пример, видна была вся ярость этого варварства». Характерно, что Збышевский пытается принизить воинскую доблесть штурмующих, указывает на отступление основных польских сил в Варшаву и ничего не пишет об их разгроме в Праге. Память избирательна. Это вполне естественно.
Плетьми наших исследований не перешибёшь нынешней польской ненависти к Суворову. Граф Ф.Г. Головкин приводит в своих записках ответ Суворова клеветникам и ненавистникам. Этот монолог Суворов произнёс в разговоре о ложных репутациях: «Очень трудно исполнять свой долг; меня считали за варвара, при штурме Праги убито было 7000 человек. Европа говорит, что я чудовище; я сам читал это в печати, но я хотел бы поговорить об этом с людьми и узнать от них: не лучше ли кончить войну гибелью 7000 человек, чем тянуть дело и погубить 100 тысяч? Столько людей, которые гораздо умнее меня; очень бы желал, чтобы кто-нибудь потрудился объяснить мне это!» Сработал всегдашний тактический принцип Суворова: единовременное кровопролитие лучше продолжительного, даже если оно кажется на первый взгляд излишним. Что же касается вражеской пропаганды – с нею Суворов умел разбираться. Когда в Швейцарском походе Суворову покажут пасквиль с карикатурой на русского фельдмаршала – он прикажет размножить эту бумажку, чтобы каждый мог прочитать и убедиться в подлости хулителей.
Перед устройством зимних квартир Суворов намеревался выкорчевать революционную крамолу в Польше до основания. Вавржецкий бежал из Варшавы в ночь на 29-е, перед входом русских войск в город. Бежал, прихватив с собою скромный золотой запас революции. По всей Польше капитулировали и сдавали оружие отряды инсургентов. Корпус Ферзена проводил последнюю военную операцию кампании. Всё было кончено 7 ноября: казачьим отрядом Денисова были разоружены последние части польской армии вместе с главнокомандующим Вавржецким, что позволило Суворову выдохнуть: «Кампания окончена». Он пишет в инструкции Ферзену: «Ура! – конец! Бог милостив!.. не упускать ни одного; на то казаки! Его превосходительству Фёдору Петровичу (Денисову . – А.З. ) моё братское целование. Нарочно не пишу, право, недосуг». В кампании 94-го года казаки в руках Суворова снова показали себя эффективнейшей стихией войны.