Геннадий Зюганов: «Правда» о вожде

Это и стало причиной нашего, едва ли не последнего, разговора на отнюдь не миролюбивых нотах. О чем я, конечно, сожалею. Но за правду истории посражаться готов. Жаль, уже нет с нами Леона Оникова (сам он любил называть себя Лева).

Кто из нас был прав? Думаю, ответа на этот вопрос в чистом виде не существует.

Мы оба были и правы, и неправы.

Наше тогдашнее согласье — это наша вера в то, что только демократия в партии могла спасти положение в стране, где, по Л. Толстому и В. Ленину, все переворошилось и еще только укладывается. В те прежние времена всё “уложилось” в революции 1917 года, гораздо более радикальной, чем первая русская, российская 1905-1907 годов, современником которой был великий писатель. Мы с Леоном Аршаковичем еще не знали, к чему, к какому перевороту, приведут общие усилия мирным путем, сверху вниз, демократизировать компартию. Не знали мы и не ведали, что на самом деле затеяли реформаторы-перестройщики и мог ли быть у начатого ими “переворошения” какой-либо иной исход.

…Хочу напомнить читателям: я пишу о событиях середины 80-х — начала 90-х годов через призму своего, чисто личного участия в них, своего субъективного восприятия. Кто-то может заподозрить, что я преувеличиваю нашу роль, — роль “Правды” — в историческом исходе происходящих общественных процессов. Нет, это не так. История идет по своей стезе, и стезя эта бывает очень трудна, непредсказуема и тяжка, о чем очень мудро и точно написал поэт Ярослав Смеляков:

История не терпит суесловья.Трудна ее народная стезя.Ее страницы, политые кровью,Нельзя любить бездумною любовьюИ не любить без памяти нельзя.

“Правда” — частица именно такой, именно этой истории.

Нашу газету называют ленинской, и это в общем-то справедливо. Идея “Правды” была выстрадана, когда еще не было ни большевиков, ни меньшевиков, ни даже самой партии. Она нашла свое реальное воплощение в “Искре”, первый номер которой вышел за границей, в Лейпциге. Затем — в газетах “Вперед”, “Пролетарий”, “Новая жизнь”, “Социал-демократ”, “Рабочая газета”…Непосредственной предтечей “Правды” была легальная большевистская газета “Звезда”.

Многие думают, что с созданием “Правды” завершились противоречия между печатным органом партии и партийным аппаратом, которые обнажились чуть ли не с первого номера “Искры”. Тогда, если помните, было два руководящих органа партии — ЦО (центральный печатный орган) и ЦК (Центральный комитет), из их представителей состоял Совет партии. Кто числился главным — никто по сути не знал. ЦО был, пожалуй, авторитетнее: в нем работали основатели партии, ее теоретики — в том числе Плеханов, Ленин, Мартов. Раскол между Лениным и другими членами редакции ЦО положил начало решающему расколу партии.

Когда вышел первый номер “Правды”, раскол был уже настолько глубок, что “за интересы” пролетариата и беднейшего крестьянства боролись (в основном друг с другом) уже несколько партий, и каждая из них имела свою газету: “Луч” (Л. Мартов), “Единство” (Г. Плеханов) и т.д.

Не моя забота — выставить им какие-то оценки, но очень жаль, что нас, студентов ведущих журфаков знаменитых столичных университетов, учили не по реальным подшивкам разнообразных газет того времени, а лишь по учебникам Портянкина, Веревкина и других авторов, тоже почти не знакомых с газетными публикациями этих изданий.

Не удивительно, что те хваткие активисты, которые в последние годы азартно берутся руководить прессой, уверены, как в свое время Н.С. Хрущев был прав, считая, будто сотрудникам редакций не нужны ни талант, ни знания, а лишь партийная дисциплина и другие близкие качества, которыми, как выяснилось, можно и поторговать.

Я специально не касался этой, “торговой” темы, и видимо, зря.

Приведу несколько эпизодов.

Еще вступая в ряды правдистов, я обратил внимание на бескорыстность отношений в редакции. Ни зарплата, ни гонорар не были и не могли быть предметом серьезных раздоров. Многие приходили в “Правду”, теряя в зарплате. Но все же когда какой-нибудь редактор или член редколлегии принимался “валить лес” за весь отдел, по делу и не по делу проталкивая себя в авторы передовиц, это воспринималось с холодком.

Или спецкор, близкий к ответсеку, не успевал еще промокнуть чернила, а писал он перьевой школьной ручкой, — и тут же его текст стоял в полосе, раздвигая “нетленки” товарищей по перу.

И все же это были мелочи быта: крупные деньги вокруг газеты не ходили.

Иное дело — с началом перестройки.

Откровенно переманивая журналистов ведущих газет, издатели пестрой продукции на злобу дня за эту злобу весьма прилично платили.

Приходил, скажем, в редакцию “Правды”, в свой бывший отдел Владимир С., спрашивал своего собеседника, листая подшивку:

Сколько тебе за это заплатили?

Тот называл сумму.

И за такой гонорар ты на них работаешь? Чудак!

Нет ничего страшнее сомнения. Недаром говорят: червь сомнения. Он не знает других преград, кроме совести.