Генрих IV

Кутра — это его первое настоящее сражение. До сих пор он осмеливался только на небольшие столкновения и брал города внезапным штурмом. Прибытие Жуайеза заставило его проявить свой талант на более высоком уровне. Известно, что были высказаны разные суждения о полководческих способностях Беарнца. Историк Мишле писал: «Мы считаем несправедливыми слова Наполеона, который называл его “мой храбрый кавалерийский капитан”. Мы считаем также слишком суровыми слова принца Пармского: “Я думал, что это король, но это всего лишь кавалерист””. Историк из чувства патриотизма высказывает более благоприятное суждение: «Во Франции все импульсивно!» Сказано не в бровь, а в глаз. {272} По сравнению с принцем Пармским, величайшим полководцем своего времени, король Наваррский, конечно, всего лишь посредственный тактик. Никакого стратегического решения, никакого глубоко продуманного плана, никакого гениального озарения, чтобы внезапно потеснить противника, окружить его, наголову разбить или упорно преследовать. Генрих не мыслит стратегически, он моментально реагирует на сложившуюся ситуацию, и именно в этом заключается его талант. Когда он считает, что нужно сражаться, тогда обостряются все его чувства, безупречная наблюдательность и проницательность. Оценить на глаз местность, молниеносно использовать благоприятные обстоятельства и застать врасплох — вот что он делает в совершенстве. Юношеский пыл и личная храбрость, когда он силой примера вел за собой свои эскадроны, позволяли потом с успехом использовать ситуацию. Воистину он был настоящим воином.

Ночь прошла в размещении армии на небольшой равнине диаметром в 600-700 шагов, которая простиралась на восток от города Кутра. Армия стояла спиной к деревне. Слева от нее был ручей и песчаный пригорок, где разместилась артиллерия, справа — охотничьи угодья, примыкающие к замку маршала де Сент-Андре и пересеченные небольшой ложбиной, где затаились аркебузиры. Были использованы малейшие неровности местности. Армия развернулась сомкнутым строем. В центре, на холме, полукругом стояла пехота, на левом фланге — три кавалерийских эскадрона под командованием Беарнца, Конде и Ла Тремуйя, на правом фланге — эскадроны Тюренна. Между эскадронами рассредоточились аркебузиры. {273}

Жуайез появился в 7 часов утра. Противостоящие силы были примерно одинаковы: 4000-5000 пехотинцев с обеих сторон, 1200-1500 кавалеристов у гугенотов, 1500-1800 у католиков. Гугеноты были опытными воинами, однородной массой серых кирас под колетами из буйволиной кожи. Вокруг Жуайеза, наоборот, находился цвет золотой придворной молодежи, блестящие и храбрые дворяне, изнывающие от нетерпения обрушиться на еретиков, но без военного опыта, одетые, словно на увеселительную прогулку, в бархатные плащи и шелковые шарфы, в шляпах с султанами из разноцветных перьев, вооруженные клинками с насечкой. Их армия разместилась у подножья склона; неумело дислоцированная артиллерия вскоре продемонстрировала свою неэффективность и была перемещена в ходе сражения. Сосредоточенная на двух флангах пехота не имела прикрытия. Что касается тяжелой кавалерии, которую Жуайез вооружил копьями, то она должна была перемежать ряды пехотинцев. Сражение развертывалось быстро. Поистине библейский пролог воздействовал на души воинов. Генрих предусмотрел этот сценарий, который напоминал о великих мгновениях избранного народа. Он обратился к своим кузенам Конде и Суассону, в первый раз идущим с ним в бой: «Помните, что в вас течет кровь Бурбонов! И с нами Бог! Я покажу вам, что я старший в роду!» Конде ответил: «А мы проявим себя доблестными младшими!» С небольшой речью он обратился к солдатам и попросил для них благословения Всевышнего. Потом пасторы прочли молитву. После чего армия по просьбе Агриппы д'Обинье запела 117-й псалом: «Славьте Господа, ибо Он благ, ибо вовеки милость Его». Казалось, вернулось время крестовых {274} походов. Католики не поняли этого благочестивого порыва. «Черт возьми! Эти трусы дрожат от страха, они исповедуются!» «Господа, — ответил старый сеньор де Во, — когда у гугенотов такие лица, это не к добру».