Генрих V

Однако сравнительную свободу парижан от английского правления нельзя воспринимать в отрыве от контекста. «Завоеванные земли» располагались всего в десяти милях от столицы, которая, в свою очередь, была окружена плотным кольцом крепостей с английскими гарнизонами; самая ближайшая — Буа-де-Венсен располагалась всего в трех милях от города. Крепость Понтуаз насчитывала 240 человек, причем подкрепление по реке могло быть переброшено в Париж мгновенно. При случае и малочисленный гарнизон Бастилии мог показать, что его сил также было достаточно, чтобы усмирить парижан. Его стрелки могли появиться на улицах и открыть беспорядочную стрельбу по горожанам и по окнам их жилищ. Кроме того, им в помощь из самих горожан были набраны большие отряды народных ополчений. Среди них были арбалетчики и копьеносцы, которых можно было поставить сражаться против дофинистов, их боялись еще больше англичан. Бывшим арманьякам, называвшим этих ополченцев «faux francais» («фальшивыми французами»), было отчего мстить, они еще не забыли о кровавых бойнях. Их налеты на окрестности по своей жестокости даже превосходили зверства англичан. Относительная свобода и угроза со стороны сторонников дофина вовсе не свидетельствовали о том, что парижане отдавали свое предпочтение армии Генриха. Непоколебимый бургундец, [342] «Парижский Горожанин», выражал сочувствие узникам короля, городские тюрьмы были почти до отказа набиты его пленниками.

Даже английский хронист Уолсингем вынужден был признаться; что Генрих в Париже был очень непопулярной фигурой и что для контроля над людьми в ход часто приходилось пускать силу.[236] Некоторые представители духовенства были открытыми сторонниками дофина. В декабре 1420 года собрание капитула собора Парижской Богоматери епископом Парижа избрало Жана Курткуитса — человека, чья жизнь была достойна подражания, но который являлся ярым дофинистом. Попытки Генриха заставить церковников остановиться на ставленнике бургундцев не увенчалась успехом. Однажды Эксетеру, военному губернатору города, даже пришлось двоих из них заключить под домашний арест. Собрание капитула отвергло также предложение взять на себя часть расходов, связанных с содержанием отряда ополченцев, которых столица была вынуждена снарядить во время осады Мо. Посещая Нотр Дам,[237]

Генрих сделал смехотворный взнос (для короля) в два нобля (нобль в ту пору был равен одной трети фунта). В конце концов, ему удалось убедить папу перевести Курткуиса в другой приход.

Достаточно имеется примеров того, что французское население горько сетовало на присутствие англичан как в королевстве, так и в герцогстве. Они негодовали по поводу того, что те, воспользовавшись гражданской войной, завоевали и покорили их. Азенкур стал настоящей национальной катастрофой, в которой были повинны в равной степени и бургундцы, и арманьяки. [343] Память о нем никогда не оставит их. Последние в своих страданиях обвиняли англичан в большей степени, чем даже бургундцев. «Этот ураган несчастий свалился на наши головы благодаря англичанам», — говорит хронист Жан Шартье.[238]

Епископ Базен рисует ужасные картины той жизни, которую, должно быть, вели в Ланкастерской Франции английские поселенцы. Хотя он говорит конкретно о перемирии в Мене и Анжу в сороковых годах пятнадцатого века, тем не менее, такие условия должны были существовать повсюду с самого начала. Его записи являются свидетельством очевидца, прожившего в условиях английской оккупации почти до сорока лет:

«Запертые на многие годы внутри стен городов, замков и крепостей, жившие в вечном страхе и опасности, словно приговоренные к пожизненному заключению, они невероятно радовались при одной только мысли о выходе из своего длительного и страшного заточения. Им было приятно избежать все опасности и тревоги, которые подстерегали их с самого детства до седин или же глубокой старости».[239]

Более того, мы знаем, что после восьми лет английской оккупации, население Нормандии уменьшилось наполовину. Повинен в этом был частично голод, но основной причиной явилась массовая эмиграция всех сословий — лишенных собственности феодалов, разоренных горожан, голодающих крестьян или потерявших надежду нищих. Следует, однако, заметить, что ответственность за все несчастья, от которых они пытались спастись, разделяли также совершавшие регулярные налеты отряды дофина и разбойники. Но ничего бы этого не было, если бы не вторжение Генриха. [344]