Генрих V

20 октября в лагерь английского короля прибыло три французских герольда. До того момента, когда им разрешили говорить, они оставались на коленях и молчали. «Праведный, могущественный принц, велика и великодушна твоя королевская власть, — начал говорить их представитель. — Наши повелители прослышали о том, что ты со своей армией намереваешься завоевывать большие и малые города и замки королевства Франции, опустошая французские города. По этой причине и во благо своей земли, во исполнение своих клятв поднялись многие из нашей знати на защиту своих прав; и посредством нас они просили уведомить тебя о том, что до того, как ты достигнешь Кале, они сойдутся с тобой и сразятся, чтобы отомстить тебе за твои дела». На это Генрих спокойно ответил: «Пусть свершится все по воле Божьей». Все же в его ответе на вопрос герольдов о том, каким путем они будут следовать, промелькнула тень беспокойства. «Прямо в Кале и, если по дороге туда наш враг попытается задеть нас, ему это даром не пройдет. Мы не намерены искать с ним встречи, но не станем, страшась его, двигаться [140] быстрее или медленнее, чем желаем. Мы советуем им не мешать нашему движению и не искать того, в результате чего прольется христианская кровь».[89]

Потом, наградив каждого из герольдов сотней золотых крон, он отправил их назад к своим господам. Он понимал, что его провели и ожидал, что атака последует на другой день. Генрих ожидал нападения со стороны Перонна, где раскинулся лагерь противника и приказал солдатам занять боевые позиция. Но когда стало ясно, что враг не собирается наносить удар, он отдал всем приказ отправляться спать и хорошенько отдохнуть перед продолжением похода.

Утром их разбудил накрапывающий дождь, под прикрытием которого они и отправились в путь. На протяжении нескольких дней никаких серьезных происшествий не случилось, хотя появились плохие признаки, как, скажем, развороченная дорога, словно по ней прошлись ноги «невообразимого призрака». Дождь, заливавший глаза, не прекращался; спать тоже приходилось под дождем. Многие были до такой степени ослаблены дизентерией, что не успевали надевать штаны. Все страдали от недоедания. Боевой и моральный дух, как никогда, низко пал.

24 октября перепуганый насмерть разведчик сообщил герцогу Йорку о том, что сквозь пелену мороси заметил неприятеля. Англичане только что перешли вброд брод «реку мечей», маленькую речушку Тернуаз. Капеллан, очевидец событий, сказал , что «как только мы достигли гребня холма на другом берегу, то увидели, как из долины на расстоянии, примерно, в полмили от нас выходят ненавистные полчища французов». Они двигались в сторону англичан тремя «боевыми порядками» или колоннами, «похожие на несметные полчища [141] саранчи»,[90] с явным намерением перерезать им путь. Французские военачальники решили заставить Генриха остановиться и, лишив его возможности бежать, вынудить на сражение. В военном искусстве на этот раз его превзошли. По грязи и воде англичане с трудом дотащились до деревушки Мезонсель, где расположились лагерем, приготовившись провести еще одну ночь под проливным дождем. Даже дух короля пошатнулся. Он освободил пленных и отправил их во французский лагерь с предложением, что в ответ на безопасный путь до Кале, он согласен вернуть Гарфлер и возместить причиненые им убытки. Предложение было отвергнуто. Рыцарь из Сомерсета, сэр Уолтер Хунгерфорд, сказал Генриху, что они могли бы победить, имея в своем распоряжении еще 10000 лучников. На что король округлил глаза и ответил, что был глупцом, поскольку забыл, что его войска «состояли из солдат Бога». Далее с некоторым беспокойством в голосе он добавил, что человек с такой чистой верой в Бога, как его собственная, не может потерпеть неудачу.

Меньше всего хотелось Генриху встретиться с противником лоб в лоб. Прямое столкновение довелось ему видеть только раз в жизни, у Шрусбери, тогда он был на стороне, которая едва не потерпела поражение, а он сам едва не распростился с жизнью. Он придерживался мнения Вегеция: «исход сражения обычно решается в течение двух-трех часов, после чего у более слабой армии не остается ни малейшей надежды... момент неуверенности, гибельный для королевств». Король в большей степени был артиллеристом, сапером и штабистом, чем пехотным командиром. А предстоящие события обещали быть битвой пехот. Опасаясь самого худшего, он приготовился к генеральному сражению. [142]