Генрих VIII и его королевы

Давление было жестоким, потому что Кромвелю удалось убедить и Марию и Шапуиса в том, что существовала единственная альтернатива — капитуляция или смерть. И посол также уговаривал ее уступить, отчасти потому, что самопожертвование ни к чему не приведет, отчасти потому, что отступление, сделанное под воздействием столь жестокого принуждения, не могло затронуть совесть^[131]

Лишенная нравственной стойкости своей матери, имея таких друзей, как леди Хессей, которая ежедневно приходила в Тауэр, чтобы поддерживать ее, Мария отказалась от сопротивления. 22 июня она подписала все предложенные ей статьи договора и написала своему отцу благопристойное письмо о безусловной капитуляции. Когда эта новость достигла двора, раздался общий вздох облегчения. Ее друзья утешались мыслью, что она все-таки будет жить, чтобы начать сражаться в будущем, а враги поздравляли себя с тем, что она теперь политически безвредна. Неважно, что дальновидный Шапуис мог заявлять, что она принесла в жертву свою цельность и потеряла все доверие как потенциальный лидер оппозиции политике ее отца. Настроение Марии после этого кризиса восстановить было трудно. Шапуис представил ее полностью разбитой и просящей его связаться с Римом, чтобы защитить ее специальным распоряжением

^[132]

. С другой стороны, сохранившиеся ее письма свидетельствуют об успокоении и почти бурной жизнерадостности. Она безгранично благодарна Кромвелю за неоценимую помощь, которая могла заключаться и в составлении чрезвычайно «корректного» письма, обеспечившего, наконец, ее реабилитацию. Но и в ее письмах к отцу, и к королеве Джейн также обнаруживается почти наивное желание понравиться и заслужить похвалу. Если это писалось с расчетом скрыть подлинные чувства, то составлены они были весьма искусно. Ее последующее поведение на королевском троне после 1553 года дает понять, что Шапуис был прав и что Мария в действительности никогда не могла простить себе предательства собственных принципов. С другой стороны, ничто из того, что она сказала или сделала в оставшиеся годы царствования своего отца, не дает оснований предположить, что она лицемерила. Она снова вошла в милость, и единственной внешней формой раскаяния явились многочисленные неудачные переговоры относительно ее брака. Император был озадачен и недоволен ее позицией, особенно когда она позже подтвердила истинность своего обращения. В качестве послушной дочери, она не хотела, чтобы ее использовали те, кто желает оказать давление на Генриха, и его интерес к ее устройству довольно быстро угас.

Роль Джейн в этих драматических событиях была благотворной, но незаметной и очень ограниченной. Она, казалось, любила Марию, что само по себе было делом нелегким, и сочувствовала ее положению. Вероятно, в этот тяжелый период, пока еще сохраняла влияние новобрачной в период медового месяца, она побуждала короля оказать милость своей старшей дочери, а ей говорили, что лучше заняться производством собственных детей, чем заботиться о благосостоянии чужих^[133]. Это ее не смущало, и через несколько дней она могла завести те же самые разговоры при более благоприятных обстоятельствах. Добродушная невозмутимость, которую она, казалось, сохраняла все это время, была главной силой Джейн. «Хороший отдых и спокойствие» короля и его существующих детей, считала она, приведут к их собственному счастью, а следовательно, дадут возможность иметь и других детей. Немного спокойствия после бурь последних лет не принесет королевству, добавляла она, никакого вреда. Это была тема, которую Генрих с удовольствием подхватывал и развивал, когда обстоятельства этому соответствовали. В первый раз, когда Шапуис разговаривал с королем в присутствии Джейн, он высказал мнение, что ее следовало бы назвать «тихой», на что Генрих ответил, что действительно «она по натуре мягка и склонна к миролюбию», настолько, что боялась какой-нибудь войны, которая отняла бы его у нее. В возрасте сорока пяти лет Генрих снова стал любовником, и это было хорошим предзнаменованием для все еще актуального вопроса престолонаследия. 23 июля умер восемнадцати летний герцог Ричмонд. Собирался ли король ввести его имя в число наследников — этот вопрос остается чисто академическим, но 18 июля он дал свое согласие на указ, который упразднял оба его брака, первый и второй, и устанавливал право наследование за любым ребенком, который мог быть рожден его третьей женой. Если Джейн и ощущала тяжесть такой ответственности, то она никогда даже малейшим намеком этого не показывала.

Генри Фитцрой, герцог Ричмонд (миниатюра, приписываемая Лукасу Горенбауту, около 1534–1535)