Генрих VIII и его королевы

Летом 1538 года Вильям был признан в землях Гельдерланда законным герцогом в ответ на требование, предъявленное его матерью, но эта акция разозлила императора, который отказался утвердить их решение. Гельдерланд не был очень богатой провинцией, но имел выход к морю и его присоединение к герцогству Клевскому делало герцога слишком могущественным, что очень беспокоило Карла. Герцог Иоанн умер в феврале 1539 года, но его сын оказался гораздо более проницательным в отношении союза с Англией, чем его отец. Это было вызвано не только внешними причинами, поскольку Вильям предавался честолюбивым мечтам и видел в Генрихе союзника против императора в борьбе за Гельдерланд. Это была не вполне реалистическая перспектива, но Кромвелю выгоднее было этого не показывать. Герцог Клевский обладал в глазах англичан очевидным преимуществом, будучи оппонентом Габсбургов и в то же время не являясь законченным протестантом. Позицию Вильяма, сходную с позицией Иоанна, можно было бы определить таким образом — «католик-реформатор». Он был образованным, либеральным человеком, но ему не хватало отцовской твердости и чувства реальности. К несчастью, сестры не прошли его воспитания. Находясь под влиянием своей умной и исключительно консервативной матери, Анна не получила того, что называют образованием^[164]

. Она была воспитана для того, чтобы стать женой какого-нибудь соседнего германского принца, и единственное, чем она владела в совершенстве, — это рукоделие. Музыка еще не считалась искусством в этом исключительно узком мирке, и Анна не умела ни петь, ни играть на каком-либо музыкальном инструменте. Она умела танцевать, но ее репертуар был ограничен теми традиционными германскими мерками, которые установила ее мать. Те, кто желали этого брака, превозносили ее «застенчивость», скромность и непререкаемую добродетель, пытаясь представить ее еще одной Джейн Сеймур. Ей было двадцать три года, а ее описывали застенчивой, невежественной и забитой. Она умела говорить и читать только на нижнегерманском диалекте, и если бы у нее были какие-то интеллектуальные способности, им бы никогда не дали развиться.

Все это не имело бы никакого значения, если бы она была поразительной красавицей, но, к несчастью, бедная девушка вовсе не обладала таким достоинством. Кромвель, повторяя то, что он услышал от Кристофера Монта, заверил Генриха, что Анна «настолько превосходит герцогиню (Сибиллу, свою сестру), насколько золотое солнце превосходит серебряную луну», что на самом деле ничего не означало, поскольку реальная внешность Сибиллы была неизвестна. Когда Генрих, как обычно, направил послов для осмотра этой дамы, она появилась до того закутанной, что почти невозможно было рассмотреть ни ее лица, ни ее фигуры, но ее стражи яростно на этом настаивали по соображениям скромности^[165]

. Все это выглядело так, будто английский король должен взять себе невесту, полностью доверяя чужому мнению, чего Генрих, по вполне объяснимым причинам, решил не делать. Спасение вновь было найдено в талантах Ганса Гольбейна, потому что было решено, что портрет не оскорбляет скромности, и художник был допущен. Результатом стал хорошо известный портрет, который находится в Лувре и был описан Николасом Уоттоном, наверняка знавшим, что Анна выглядела «как живая». Молодая женщина, которая ясным взглядом смотрит с полотна Гольбейна, на современный взгляд, несомненно привлекательна — в большей степени, чем Джейн Сеймур, — но совершенно лишена одухотворенности. Если Генриха убедили вступить в окончательные переговоры на основании портрета Гольбейна (а кажется, дело так и происходило), то он был скорее наивным, чем проницательным. К сентябрю было решено, к взаимному удовлетворению обеих сторон, что Анна может выходить замуж ^[166], и англичане поинтересовались насчет приданого. Наконец, 4 октября 1539 года договор был подписан.