География гениальности. Где и почему рождаются великие идеи

И это, думал Юм, не пустая случайность и не подачка со стороны интеллектуалов. Философ нуждается в ткаче не меньше, чем ткач в философе. Неудивительно, что Адам Смит проводил за разговорами с торговцами не меньше времени, чем за изучением книг. Он лишь следовал совету своего друга Дэвида Юма: «Будь философом. Но среди всей своей философии останься человеком». Я читаю эти слова и улыбаюсь. Пронырливые шотландцы даже философию превратили в практическое занятие.

В этих широтах и в это время года утру не радуешься. Вылезать из-под пухового одеяла не хочется: темно и зябко. Я мог бы проспать до полудня, если бы меня не укорили и не выманили слова Роберта Льюиса Стивенсона: «Двигаться – великое дело», – сказал сей уроженец Эдинбурга.

Ладно, двигаюсь. Сначала душ, потом завтрак, потом – в духе искателей всех времен – на улицу. Выхожу на дорожку, идущую вдоль основного канала. Она уютная и, говорят, ведет до самого Глазго, соединяя эти столь разные города в единого «Януса». На улице я не один. Совету Стивенсона следует множество людей. Они ходят, бегают, ездят на велосипедах, причем в майках и шортах, что моему нешотландскому уму представляется абсолютно неуместным в такой холод.

«Боевой дух», – думается мне. Да, шотландцы именно таковы: полны боевого духа. Раньше я не думал об этом в связи с творческим гением – а зря. Ускоряя шаг в тщетной попытке согреться, я вдруг понимаю, насколько это определение подходит ко многим людям и местам, которые уже встречались мне в ходе путешествия. Афины восстали из пепла после персидского нашествия. Флоренция воспрянула после чумы. Су Дунпо оказались нипочем два изгнания – он написал после них изумительные стихи. Здесь есть нечто глубокое. Боевой дух – это не просто отвага или упрямство, но еще изобретательность, упорство и творчество. Хорошо иметь боевой дух!

– Верно, – кивает Алекс Рентон, местный журналист и знакомый моего знакомого, – в нас есть боевой дух.

Это сказано за пинтой в баре под названием Kay's, где мы облюбовали пару стульев. Бар притаился в переулке, и мне пришлось изрядно поплутать. Зато у пухлого бармена оказались такие роскошные усы, каких я не видел и у моржей. Алекс же в ответ на мой рассказ о поиске «гениальных» мест без претенциозности замечает, что как раз взялся за биографию Дэвида Юма. Попутно с оживленной беседой он умело опрокидывает в себя две пинты эля.

– Больше мифотворчества, чем у нас, во всем мире не сыщешь, – вдруг заявляет Алекс, когда мы заказываем у Моржа еще по кружке.

Между тем я замечаю, что слово «мифотворчество» Алекс произнес без осуждения, словно говоря о чем-то позитивном. Почему?

– У шотландцев-просветителей были свои мифы, – объясняет Алекс, – иначе и Просвещения бы не было.

Звучит обескураживающе. В современном понимании миф – это выдумка, небылица, а то и попросту вранье. Мифы иррациональны и крайне нежелательны. Однако есть и иное понимание мифа, на изучение которого затратил жизнь Джозеф Кэмпбелл: мифы определяют нас. Мифы вдохновляют нас. Мифы – это отнюдь не отрицательная величина: без мифов мы бы не только не совершили ничего стоящего, но и не захотели бы встать с постели утром. Разработчик программ из Кремниевой долины, пытающийся что-то смастерить в своем гараже, и молодой поэт, кропающий вирши в маленькой бруклинской квартирке, – оба ведомы мифом об одиноком гении. Как мы уже сказали, этот миф ошибочен. Однако полезен.

Я спрашиваю Алекса о другом мифе: будто бы большие дела совершаются лишь в больших местах. Ведь это не так: если уж на то пошло, гений тяготеет к малому. Древние Афины не насчитывали и сотни тысяч жителей. Флоренция была еще меньше, а Эдинбург недотягивал и до Флоренции. И все же эти города породили удивительное величие, затмив более людные столицы. Как такое может быть?

– Легко! – отвечает Алекс за третьей кружкой эля (а может, и за четвертой). – Маленькая нация вынуждена отрастить себе большие яйца.

Сказано лаконично, смачно и философично. В самом деле, маленькие города душевнее. Маленькие города волей-неволей чаще устремляют взор вовне, а потому усваивают разнообразные стимулы, которые, согласно исследованиям, повышают креативность. В маленьких городах легче задаются вопросы, а вопросы – это строительные кирпичи гениальности. В маленьких городах прилагают больше усилий.

А еще там больше сомневаются. Это очень важно. У нас гений зачастую ассоциируется с неукротимой самоуверенностью и самомнением. Мы полагаем, будто гении знают, что делают. Но это не так. Как сказал Эйнштейн, «если бы мы знали, что делаем, мы бы не называли это исследованием».

Никто не разоблачил эту иллюзию безжалостнее, чем шотландцы. Они сомневались во всем подряд: от ценности своего языка (скотса) до судьбы своей нации. Но это вечное сомнение их не обескрыливало, а окрыляло. Как пишет историк Ричард Шер, шотландцы «доказывали себе и другим, что они чего-то стоят». Так и действует сомнение. Оно либо парализует, либо придает силы. Третьего не дано.