География гениальности. Где и почему рождаются великие идеи

Психологи называют это творчеством «с маленькой буквы». Такой бытовой креативностью в той или иной степени обладает каждый любой из нас. Мы пытаемся наладить старую газонокосилку вместо того, чтобы покупать новую, или переставить мебель в гостиной вместо того, чтобы делать пристройку к дому.

Творчество «с маленькой буквы» очень важно. Оно не только помогает справляться с повседневными трудностями, но и вырабатывает в нас навыки, полезные для творчества «с большой буквы» (подобно тому, как культуристы переходят ко все большим и большим тяжестям). Творчество подобно мышце. И жители Калькутты непрестанно ее упражняют. Для ясности: я не хочу сказать, что, изощряясь в перестановке мебели, вы уподобитесь Эйнштейну, додумавшемуся до теории относительности. Тем не менее такие упражнения стимулируют творческий потенциал – а кто знает, к чему это может привести…

В Калькутте нет прямых линий – только изогнутые, кривые. Это касается даже разговора. Бенгальцы – большие любители словесности – придумали для такой «нелинейной» беседы особое название: она называется адда и сыграла важную роль в формировании Бенгальского Возрождения.

Что такое адда? Отчасти она напоминает греческий симпосий, только без разбавленного вина, флейтисток и даже отдаленного подобия программы. «Программа убьет адду на корню», – объясняет мне один из моих собеседников, явно пребывающий в ужасе от такой перспективы. Вот почему на подобные встречи не зовут профессиональных юмористов и убежденных филантропов. «Если беседой нельзя наслаждаться ради нее самой, она утрачивает смысл», – замечает писатель Буддхадева Боше.

Адда не подчинена плану, но не лишена смысла. Может показаться, что это обычные посиделки. Но бенгальцы видят в ней нечто большее и гордо отмечают, что она во многом сохранила былой вид, несмотря на упадок Калькутты и возникновение социальных сетей.

В адде есть нечто от книжного клуба, только участники беседуют не о намеченной книге, а на любую тему: о недавней поездке на поезде, последнем матче по крикету, политике. Иногда заранее намечают встречу у кого-то дома, а иногда все происходит спонтанно в кофейне или у чайного киоска. Дело не столько в месте, сколько в атмосфере. Хотя с местом важно не напутать. «В неправильном месте разговор не клеится. Не получается и найти правильную ноту», – объясняет ценитель подобных сборищ.

Как мы уже видели, разговор играет важную роль в любой творческой среде – вспомним философствования на афинских пирах, взаимно полезные разговоры во флорентийских мастерских и словесные дуэли шотландцев. Однако в Калькутте искусство беседы вывели на совершенно новый уровень и освятили ее не только именем, но и целой мифологией.

Чем дольше я нахожусь в Калькутте, тем выше мой интерес к адде. Я не упускаю случая прочесть про нее. Однако читать об адде – все равно что изучать кулинарную книгу или учебник секса: да, поучительно – но реального опыта не заменяет.

Я навожу справки и получаю приглашение на адду. Очень интересно! Это возможность не читать о прошлом в книжках, а оказаться в нем самому…

Адда проходит в доме Рачира Джоши – журналиста, писателя и жизнелюба. Он позвал в гости нескольких своих друзей, тоже калькуттцев, которые, подобно ему, одно время покинули было город, но затем вернулись. Разговор течет за алу тикки[57] и ромом с колой. Темы меняются: то серьезные (индийское кино), то пустячные (индийская политика). Логической последовательности нет. Объясняя что-то про калькуттскую географию, Рачир делает это с помощью солонок и настольных приборов.

Разговор течет весьма живо. И все же мне чудится в воздухе какая-то грусть – ощущение, что славные и лучшие дни города остались позади.

– Я родился под конец большого исторического экстаза, – говорит Рачир. – К концу 1960-х гг. он уже закончился, а нам и невдомек.

Да, у золотого века есть некоторый период инерции. У людей могут уйти десятилетия, прежде чем они поймут: славные дни ушли в прошлое.

– Это был коктейль, это была алхимия, – добавляет Сваминатхан – маленький человек, который с момента своего появления скручивает косячок за косячком. – Вот уже полтораста лет ничто не в силах изменить Калькутту. Ничто, от Токио до Каира.

Его голос увядает, смешиваясь с потоками белого дыма, которые клубятся вокруг, подобно циклону.

Через несколько стаканов рома с колой Рачир объявляет:

– Этот город – великий учитель. И жестокий учитель.

Мы все киваем, хотя я не уверен, что понял смысл.

– А как насчет удовольствия от жизни? – спрашиваю я. – Как оно вписывается в эту картину?

– Приятность жизни, – жестко отвечает Рачир, – не тот сервис, который мы предоставляем в Калькутте. Если вы ищете легких путей, то ошиблись местом.

Места, где расцветает гений, не изобилуют комфортом. Возрождение произошло в Бенгалии не потому, что в Калькутте было очень хорошо жить. Наоборот: оно произошло, поскольку жить в Калькутте было неважно. Как всегда, творческий расцвет стал реакцией на вызов.