Георгий Данелия

«— Иван Сергеич, мне надо с вами поговорить, — сказал профессор Баранов Травкину, когда они остались одни. — Обстоятельства складываются так, что вам, возможно, придется взять на себя очень почетную, но в то же время, к сожалению, чрезвычайно опасную миссию. — Голос Баранова звучал задушевно и в то же время торжественно. — Опыт профессора Унгаретти подтвердил ваше марсианское происхождение. Следовательно, асимметричность структуры вашего организма, очевидно, должна быть близка к асимметричности структуры существ, населяющих Марс. То, что я вам сейчас скажу, является строжайшей тайной… Вот уже восемь месяцев ученые нашей планеты располагают данными о том, что в ближайшем будущем с Марса на Землю будет направлен контейнер с веществами, назначение которых — привезти биологическую сферу Земли на уровень биологической сферы планеты Марс. Это означает гибель всего живого. Человечество не должно об этом знать, ибо неизбежна паника… Хотите воды?

— Нет, — сказал Иван Сергеевич.

— На международном ракетодроме готова к старту ракета. Вам предлагается войти в контакт с марсианами и попытаться остановить намеченное мероприятие, — продолжал профессор. — Не буду скрывать от вас, что шансы вашего возвращения на Землю так ничтожно малы, что можно вообще не принимать их в расчет. — Баранов замолчал.

— Ясно, — без особой радости сказал Травкин, слезая со стола. — Только я не умею управлять ракетами…

— Ракета автоматическая. Управляется с Земли.

— Ясно, — снова сказал Травкин. — А по радио с ними никак нельзя? Чтобы они эту муру не кидали?

— Нет, — вздохнул Баранов».

Дальше в сценарии идет продолжительный «марсианский» эпизод, в фильм не попавший:

«…Марсиане с рогатками достали из мешочков маленькие блестящие бомбочки, заложили их в кожу и опять выпалили над собой.

Бомбочки, упав обратно на марсиан, взорвались. Половина почетного караула рухнула, скошенная взрывами. Остальные радостно смеялись и почесывались.

Травкин обалдел.

— Что это вы делаете? — тихо спросил он.

— „Пли!“ — снова свистнул седой.

После второго залпа марсиан осталось еще меньше.

— Что же вы делаете, чайники!.. Вы же самих себя гробите!.. — крикнул Иван Сергеевич и сбежал с трибуны. — А ну… дай сюда!.. — выхватил бомбочку у одного из марсиан, отбежал в сторонку и осторожно положил ее на землю. — Разоружайся!! — приказал он марсианам и указал на лежащую бомбочку.

Марсиане подошли и осторожно опростали мешочки. На поверхности Марса выросла горка бомб.

— И дубины, и топоры, и рогатки, — потребовал Иван Сергеевич.

Марсиане покорно сложили всё.

Седой начальник подошел к Ивану Сергеевичу и вдруг трижды расцеловал его. Потом он взял Травкина за руку, отвел его на трибуну, а сам, обратившись к своим подчиненным, засвистал что-то бесконечно нежное и трогательное, заливаясь, как соловей.

Рожи марсиан прояснились, засверкали улыбками. У некоторых даже выступили слезы.

…Тем временем из батальонного сортира осторожно выглянул задержавшийся по своим надобностям марсианин. Он поддернул шкуру на бедрах и виновато подбежал к строю почетного караула, пристроился в последнем ряду, торопливо заложил в рогатку бомбочку и замер. Сосед выразительно поглядел на него и показал на груду бомбочек, дубин и топоров: мол, иди скорее, положи туда свою рогатку. Но опоздавший не понял, вскинул рогатку и выпалил в небо.

Седой начальник с ужасом свистнул.

Марсиане — все как один — шлепнулись на животы.

И только Иван Сергеевич стоял один на трибуне и остолбенело следил за бомбочкой. Она падала прямо на горку других. Иван Сергеевич в ужасе зажмурился и закричал, схватившись за щеку:

— А-а-а!!!

…Он открыл глаза и увидел… зуб. Огромный, занимающий весь экран, зажатый клещами — зуб.

— Вот и всё! — сказал профессор Баранов и вышвырнул зуб в плевательницу. — Невежды, — пробурчал он, отходя к умывальнику».

В картине сатирический накал куда острее: на месте «марсианской» сцены там — сцена открытия памятника погибшему герою Травкину. Ночью к монументу прокрадывается завистник Прохоров, вооруженный чугунным утюгом, которым он замахивается на каменное изваяние — и… итог тот же: живой и невредимый Травкин приходит в себя после наркоза и узнает, что его выдернутый тридцать третий зуб на самом деле не был никаким тридцать третьим: «Знаешь — грыбы бывають — корень один, а головки две… Так и этого зубик — корень один, а головки две», — популярно объясняет старушка уборщица, явно символизирующая мудрость простого человека, далекого от невежества городских пижонов.

«Тридцать три» — удивительно смешной фильм: в этом качестве он достоин сравнения с комедиями Гайдая того же периода. И так же, как гайдаевские «Приключения Шурика» с «Бриллиантовой рукой», картина являет собой еще и своеобразную энциклопедию советских 1960-х: как тогда жили, о чем говорили, какие мемы были в ходу и пр. Данелия — Ежов — Конецкий мастерски стилизуются под расхожие дискурсы тех лет, на протяжении фильма выстреливая искрометными пародиями на:

телевизионное умничанье зазнайки-писателя (кстати, самоиронично названного Виктором Викторовичем в честь Конецкого);