Читаем Георгий Данелия полностью

— Сообщаю: точка отправления — винный отдел, точка назначения — вытрезвитель. Гуляй, друг. Жми на контакты.

Машков нажал на кнопку. Дверь лифта закрылась».

Но когда Машков, «сорокалетний высокий мужчина», работающий прорабом, знакомится со вторым главным героем — Гедеваном Алексидзе, «щуплым юношей лет шестнадцати» — и уже вместе с ним вновь встречает пришельца, мы читаем практически ту же восхитительную завязку, которая так поражает при первом просмотре фильма «Кин-дза-дза!»:

«— Это машинка перемещения в пространстве и времени! — Человечек вырвал у Гедевана один носок и протер им свой заиндевелый прибор с клавишами. — Чтобы переместиться и быстро этот контакт нажимать, — он показал на белую клавишу. — У меня семья, дети! А время относительно. Это вы понимать?

— Понимать, понимать, — примирительно сказал Машков. — Такое предложение: мы сейчас нажимаем на контакты и все вместе перемещаемся к вам в гости. А если вдруг не сработает, то вы перемещаетесь с нами, куда мы вас переместим. Идет?

— Не идет! Надо знать…

— Не надо, — перебил Машков и ткнул пальцем в клавишу машинки.

И…

Пустыня.

…В синем небе светило солнце. Ослепительно сверкал белый песок.

Владимир Николаевич Машков, в тяжелом драповом пальто поверх рубашки, в теплых сапогах, с целлофановой сумкой, без шапки, и Гедеван Алексидзе в ушанке, в нейлоновой курточке, со скрипкой, портфелем и одним шерстяным носком в руке, в тех же позах, что и во дворе, оказались посреди бескрайней пустыни.

Некоторое время они стояли застыв. Потом огляделись, взглянули друг на друга.

— Переместились, — прошептал Гедеван.

— Гипноз… Тек… Напрягаем волю! — Машков зажмурился. Гедеван посмотрел на Машкова, тоже закрыл глаза и напрягся. Открыл глаза, сказал:

— Не исчезает.

— Сильное поле! — Машков нервно подергал головой. — Друг, пришелец, верим, умеешь… Молодец.

Гедеван поводил перед собой рукой со скрипкой.

— Его нету, — сказал он.

Машков вытер пот со лба рукавом пальто. Нагнулся, пощупал песок. Выпрямился.

— А ты что видишь? — спросил он.

— Песок.

— Спокойно… — Машков снова оглядел бесконечные пески. — Что ж, значит, сработала все-таки эта хреновина! — Он достал из кармана сигареты, спички, закурил. — Так… Солнце есть, кислород есть, притяжение есть… Песок… Значит, мы или на Земле или на подобной планете.

— На подобной, — сказал Гедеван.

— И что это нам дает? Куда идти?

Гедеван пожал плечами.

— Нет… Давай считать, что Земля… На Земле в какой-то пустыне… Каракумы… Какие у нас еще пустыни?

— Пустыни? Много. Гоби. Сахара. Аравийская. Мертвое поле…

— Я спрашиваю: у нас!

— У нас еще Кызылкумы!

— Это где?

— Это, если смотреть на карту, от Аральского моря желтое пятно направо. Помните?

— Нет… — Машков подумал. — Давай считать, что это Каракумы. Идет?

Гедеван неуверенно кивнул.

— Тогда Ашхабад… Так… Разница по времени у нас примерно три часа… — Машков посмотрел на часы. — Солнце, значит, на западе. Север там. Пошли! — Машков снял пальто, перекинул через руку и зашагал на “север”».

Примерно до этого места фильм захватывает любого зрителя, но дальше там начинается то, что по сей день позволяет делить всех зрителей картины «Кин-дза-дза!» на тех, кто понимает ее, и тех, кто нет (к последним, например, причисляет себя даже бывшая соавторша Данелии и Габриадзе Виктория Токарева).

Владимир Николаевич и Гедеван попали на престранную песчаную планету Плюк в галактике с тем самым загадочным названием Кин-дза-дза. Словарный запас жителей этой планеты — пацаков и чатлан — состоит практически из одного слова, а именно слова «ку» (Эллочка-людоедка, чей словарь составлял 30 слов, могла бы только позавидовать плюканам).

В качестве «допустимого в обществе ругательства» на Плюке используют слово «кю». «Краткий чатлано-пацакский словарь», которым открывается вторая серия фильма, содержит объяснение и некоторых других слов: «кц», «цак», «эцих», «эцилопп», «пепелац», «гравицаппа».

Конечно, если бы все инопланетяне в фильме «кукукали» от начала до конца, поклонников у «Кин-дза-дза!» явно было бы в разы меньше. Но авторы сделали ловкий ход: плюкане умеют проникать в чужие мысли, что позволяет им в считаные минуты овладеть незнакомым языком. На этом строится почти весь словесный юмор картины.

Происхождения плюканских слов Данелия никогда не скрывал, неоднократно объясняя в своих интервью, что «пацаки» произошли от «кацапов», «чатлане» — от восточного ругательства «чатлах», «эцилопп» — производное от «полицейского», а «гравицаппа», разумеется, от «гравитации».

Межзвездный же корабль пепелац обязан своим названием грузинскому слову «пепела» («бабочка»). Это слово, кстати, можно услышать в одной из сцен «Мимино», где Буба Кикабидзе произносит на грузинском языке фразу, которую диктор закадрового текста Артем Карапетян зачитывает по-русски так: «Это же не самолет — это бабочка, черт бы ее побрал!»


Эскизы к фильму «Кин-дза-дза!». Костюмы эцилоппов. Художник Г. Н. Данелия. Около 1986 г.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Кадр за кадром. От замысла к фильму
Кадр за кадром. От замысла к фильму

«Кадр за кадром» — это книга об основных правилах создания любого фильма, и неважно, собираетесь вы снять эпическое полотно всех времен или ролик для YouTube. Вместе с автором вы последовательно пройдете через все процессы работы над фильмом: от замысла, разработки сюжета, подготовки раскадровок и создания режиссерского сценария до работы на съемочной площадке. Вы узнаете, как располагать камеру, размещать и перемещать актеров в кадре, переходить от сцены к сцене и какие приемы использовать, чтобы вовлечь зрителей в происходящее на экране.А еще вас ждет рассказ о том, как эти задачи решали великие режиссеры двадцатого века: Альфред Хичкок, Дэвид Гриффит, Орсон Уэллс, Жан-Люк Годар, Акира Куросава, Мартин Скорсезе и Брайан Де Пальма.На русском языке публикуется впервые.

Стивен Кац

Кино / Прочее / Культура и искусство
Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью
Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью

Сборник работ киноведа и кандидата искусствоведения Ольги Сурковой, которая оказалась многолетним интервьюером Андрея Тарковского со студенческих лет, имеет неоспоримую и уникальную ценность документального первоисточника. С 1965 по 1984 год Суркова постоянно освещала творчество режиссера, сотрудничая с ним в тесном контакте, фиксируя его размышления, касающиеся проблем кинематографической специфики, места кинематографа среди других искусств, роли и предназначения художника. Многочисленные интервью, сделанные автором в разное время и в разных обстоятельствах, создают ощущение близкого общения с Мастером. А записки со съемочной площадки дают впечатление соприсутствия в рабочие моменты создания его картин. Сурковой удалось также продолжить свои наблюдения за судьбой режиссера уже за границей. Обобщая виденное и слышанное, автор сборника не только комментирует высказывания Тарковского, но еще исследует в своих работах особенности его творчества, по-своему объясняя значительность и драматизм его судьбы. Неожиданно расцвечивается новыми красками сложное мировоззрение режиссера в сопоставлении с Ингмаром Бергманом, к которому не раз обращался Тарковский в своих размышлениях о кино. О. Сурковой удалось также увидеть театральные работы Тарковского в Москве и Лондоне, описав его постановку «Бориса Годунова» в Ковент-Гардене и «Гамлета» в Лейкоме, беседы о котором собраны Сурковой в форму трехактной пьесы. Ей также удалось записать ценную для истории кино неформальную беседу в Риме двух выдающихся российских кинорежиссеров: А. Тарковского и Г. Панфилова, а также записать пресс-конференцию в Милане, на которой Тарковский объяснял свое намерение продолжить работать на Западе.На переплете: Всего пять лет спустя после отъезда Тарковского в Италию, при входе в Белый зал Дома кино просто шокировала его фотография, выставленная на сцене, с которой он смотрел чуть насмешливо на участников Первых интернациональных чтений, приуроченных к годовщине его кончины… Это потрясало… Он смотрел на нас уже с фотографии…

Ольга Евгеньевна Суркова

Биографии и Мемуары / Кино / Документальное
Миф и жизнь в кино: Смыслы и инструменты драматургического языка
Миф и жизнь в кино: Смыслы и инструменты драматургического языка

Разве в жизни так бывает? В жизни бывает и не такое! Чем отличается художественная правда от реальности и где лежит грань между ними? Почему полностью выдуманная драматическая история часто кажется нам более правдивой, чем сама жизнь? Этой теме посвящает свою книгу известный сценарист, преподаватель сценарного мастерства Александр Талал. Анализируя феномен мифологического восприятия, автор знакомит читателя с техниками, которыми пользуются создатели захватывающих историй, сочетая и смешивая мифические и жизненные элементы, «правду» и «ложь». На примере известных кинофильмов и сериалов он показывает, как эти приемы воздействуют на аудиторию и помогают добиться зрительского успеха. Книга будет интересна начинающим и опытным сценаристам, прозаикам и драматургам, киноведам, преподавателям сценарного мастерства, журналистам и специалистам по PR, а также всем, кто интересуется «повествовательными искусствами» – кино, театром, литературой.

Александр Талал

Публицистика / Кино