Геракл

Выбрала траву помягче и опустила расхныкавшегося ребенка. Устроилась рядом, распустив одежды: она все еще кормила мальчика грудью, гордясь, что боги даровали ей столько молока. За время пути груди набрякли благостной влагой, отяжелели. Хариклия пристроила малыша на коленях, он тотчас нащупал материнский сосок.

Ишь, вцепился, как клещ! — улыбнулась женщина, любуясь на свое сокровище.

Младенец насытился и тут же уснул, сунув в ротик указательный палец. С минуту, не отрываясь, смотрела Хариклия на дитя. Потом положила его в тень, чтобы солнце не напекло малышу голову. Развязала узелок со снедью и тут же ахнула: в спешке она позабыла бурдюк с кислым козьим молоком, что приготовила себе для питья. И, словно нарочно, тут же захотелось пить. Хариклия в растерянности огляделась. Где-то неподалеку она расслышала слабое журчание — так по камешкам струится ручеек. Ребенок по-прежнему спал. Хариклия накинула на ребенка свой платок, чтобы не досаждали насекомые. Быстро вскочила на ноги, собираясь через несколько минут вернуться — жажда мучала с непреодолимой силой.

Лес, пронизанный светом, курился легкой дымкой. Травы и цветы напоили воздух дурманящим ароматом. Хариклия тихо брела по пояс в траве: слух обманул, ручей или лесная речушка, журча по-прежнему, оказался дальше, чем женщина думала. Постепенно опушка леса, где Хариклия оставила своего ребенка, исчезла из виду. Лес сменил краски: вместо яркой зелени пришли густые темно-болотные тона сумрачной хвои. Трава, весело сверкавшая душистым горошком и фиолетовыми гроздьями вьюнка, постепенно уступила место гладкому мху, покрывавшему песчанник.

Внезапно пронзительно закричала сорока. Ее стрекот подхватили сородичи. Гомон всполошившихся птиц прошел по кронам.

Насторожившаяся Хариклия повернула обратно. Вначале она вроде бы узнавала вон то поваленное дерево и этот куст терновника, очертаниями похожий на нестриженную овечку. Но лес все больше мрачнел, сплетаясь ветвями. Солнце почти не проникало под эти дикие заросли.

Хариклия метнулась обратно, но теперь перед ней хлюпало топкое болото, обманчиво устланное изумрудным мхом: ступишь на кочку, а та, как живая, вздохнет и провалится бездонным оком. Женщина чуть не попалась, в последнее мгновение отдернув ногу. Обратно шла осторожно, ступая точно по своим следам, где уже плескалась ржавая болотная жижа. Лишь на высоком берегу перевела дыхание; сомнений не оставалось — она заблудилась. Мысли о малыше резанули сердце тревогой: проснется и будет плакать!

Хариклия попыталась определить направление по солнцу, но получалось, что следует лезть прямо в топь.

Тогда Хариклия выбрала дерево повыше и, догола раздевшись, уцепилась за ближайшую ветвь. Сноровки у нее не было никакой, но ловкость заменяло волнение. Цепляясь, как обезьяна, женщина добралась, наконец, почти до самой вершины. Тут, когда земля была далеко внизу, было светлее. Ветер качал крону, заставляя трепыхаться сердце. Хариклия всем телом прижалась к шершавому стволу, так что кора отпечаталась на коже. Под ней расстилался дремучий лес, бесконечными рядами тянувшийся, куда ни глянь.

Временами густые кроны колыхались, и тогда казалось, что по лесу гуляют зеленые волны.

— Люди! Люди! — беспомощно закричала Хариклия, вкладывая в призыв все отчаяние.

Ответом ей был чудовищный рев, вдруг громом поразивший округу. Хариклия задрожала, как осенний лист, распознав рычание голодного льва. Но куда сильнее страха были ее опасения за ребенка. Хариклия, как могла, скоро, спустилась с дерева. И, руководствуясь инстинктом обезумевшей матери, подстегиваемым продолжавшимся рычанием хищника, бросилась туда, откуда слышалось жуткое рычание зверя.

Острые камни резали ее ноги, колючие кустарники рвали колючками нежное тело — женщина ничего не замечала.

— Остановись, негодный! — вскричала Хариклия, выбежав на знакомую опушку.

Там, фыркая и хлестая себя по бедрам, взад и вперед бродил огромный зверь.

Лев обернулся на крик. Желтые злые глаза внимательно уставились на женщину. Хищник развернулся, присел на задние лапы, готовясь к прыжку. Лев прыгнув, слету передними лапами опрокидывая женщину на землю. Последнее, что увидела Хариклия, это огромный красный язык, с которого стекала слюна. Лев одной лапой разможжил женщине голову. Играючи, перевернул бездыханное тело, отбросил в кусты и медленно двинулся прочь.

Ребенка Хариклии нашли в тот же день лесорубы, привлеченные с дороги жалобным плачем. Отнесли в ближайшее селение, где жители опознали в малыше сына пропавшей еще с рассвета Хариклии. Соседи, посомневавшись, вошли в хижину. Все говорило о торопливых и поспешных сборах: разбросанные вещи, приготовленный бурдюк с молоком. Забытая посреди хижины глиняная свистулька малыша.

Саму Хариклию нашли лишь спустя несколько дней, хотя и долго сомневались, как очутилась нагая женщина в нескольких часах ходьбы от своего малыша. Обезображенное тело, вырванная из предплечья рука, следы гигантских львиных лап досказали остальную развязку.