— А все из-за чего? — говорит. Все из-за этого бывшего человека Папандопуллы. То есть из-за меня. Который, говорит, с собакой в конуре спит. Ты понял, Толя? Мы, говорит, его скоро сошлем на Север на лечебную принудиловку. Мол, с Андреем Трофимовичем уже согласовано. Что делать, Толя, а?
— Забудь. Ничего не случится.
— Нет, я хочу его убить! Он меня уже оскорбил до самых печенок. Он очень гадкий человек, Толя. Он хочет, чтобы я исчез. И чтобы ты исчез. Ты понял, Толя? Он хочет хозяйничать, как фараон.
— Как кто? — удивился Вдовин.
— Как фараон, — уверенно повторил Папандопулло. — Чтобы все у него были рабами. Ты понял? Я его убью. Я его не боюсь...
— Какой хороший октябрь в этому году, — громко сказала Ольга Николаевна, привлекая к себе внимание. — Тепло, безветренно, солнечно. И горы без снежных шапок. Значит, тепло сохранится. Правда ведь?
— Это точно, — поспешно согласился Вдовин.
А Володя Папандопулло взбудораженно и взволнованно продолжал ему нашептывать, никак не реагируя на намек Ольги Николаевны.
— Володя, — громко перебил его Вдовин, — поживи-ка ты пока у меня. Я ведь холостякую. Ты знаешь.
— А как же Веста? — встрепенулся тот.
— Ну и Веста, конечно, — подтвердил Вдовин.
— Ты настоящий человек, Толя. Я тебя лю...
— Все! — резко оборвал Вдовин. — Поговорим после. Хорошо?
— Хорошо. Как ты скажешь, Толя, — сразу согласился тот.
Они еще долго сидели на скамейке. В солнечной теплыни. Перед слюдянистым сверканием моря. На людях и отделенные от них. Вспоминали, как Толик парил на алокрылом дельтаплане над горной грядой, над морем. Двоим из них очень не хотелось расставаться. Впрочем, и третьему.
ВРЕМЕНА ЕЛИЗАВЕТЫ II
Берег! Берег! Мы в Дувре, и я в Англии...
ПОВЕСЕЛИСЬ, ПРИЯТЕЛЬ...
Ветлугин сразу увидел глаза, большие и выпуклые. В неверном пламени свечи они глянцево блестели темными полушариями. На бледном лице трепетала улыбка: притягательная анфас и жесткая в орлиный профиль. Кнып разговаривал с женщиной. В левой руке на отлете она держала дымную сигарету, а у ярко-красного рта — бокал с шампанским.
«Вот так новость!» — озабоченно подумал Ветлугин. Он наблюдал за ними с минуту, пока раздевался в фойе ночного ресторана-варьете «Повеселись, приятель».
Собственно, обратного хода не было. Он был, конечно, но это означало отступить, как говорится, сдать партию без игры. Начало получалось поистине гроссмейстерским: его уход, понятно, для Кныпа желателен. Если же он останется, то нетрудно представить возможные последствия.
В общем-то, еще неделю назад, когда Кнып звонил из Гастингса и предложил встретиться именно в этом ресторане, было ясно, что, как всегда, он хочет поставить его в затруднительное положение. Правда, Кнып благородно заметил: мол, если тебя не пугает... Если! А если
Ветлугин решил сесть спиной к залу, а значит, и к фойе. Если
А кто она? По обличью, похоже, русская... Знакомая Кныпа? Туристка? Чья-то жена?.. Но разве это упрощает ситуацию? Наоборот — усложняет! Зачем
Итак, как в шахматах, дебют встречи Кнып разыграл безукоризненно. Неужели до сих пор, думал Ветлугин, продолжается их соперничество, вспыхнувшее так давно — с первых дней университетской жизни? Неужели Кнып все еще не может забыть, что в блицтурнирах он, Ветлугин, как правило, побеждал? Но разве их соперничество не носило более универсального характера? Да, конечно. В былые времена, если он, Ветлугин, утверждал одно, то Кнып обязательно противоположное. Их дебаты всегда вызывали интерес. Все с любопытством ждали, кто же из них одержит верх. У них были свои поклонники, свои болельщики. На их факультете, на их курсе, в их времена. Тогда там существовало две группировки — ветлугинская и кныповская...