Гербовый столб

— Я соберу, Юра, танк, честное слово, по частям. А домой приду, жена драться лезет: «Опять, скотина, нажрался»... Я ее, Юра, большую взял, сам-то видишь какой... чтобы кузовковскую породу улучшить. Она у меня гренадер и дерется, стерва. Зато пацан у меня — крепкий такой, крупный, в нее пошел. А я на моторе гоняю, чуть ли не ежедневно, будем квартиру покупать! Наш Семен, инженер в таксомоторном парке, говорит: «Тебя, Кузовков, надо в механики переводить». Я-то сам с машиной вожусь, этим бездельникам разве доверишь? — кивнул он на Прибыткина. — Сам-то, как о родной, про машину-то думаешь. Знаешь, что она любит и где что поправить. Правильно я говорю?

В гараж постучали. Заглянула Надежда Прибыткина:

— Ну он здесь! Гони ты, Юра, этих пьяниц!

— Чего пришла? — обозлился Прибыткин.

— Я пойду, — скромно сказал Митя.

Глыбин вышел с ним на воздух. Дул сырой ветер. Тревожно шумели еще крепкой зеленой кроной липы. Ярко светила полновесная холодная луна. По чистому небу быстро бежали серые обрывки туч. Холодило.

— Ну иди, Митя, — сказал Глыбин и обнял его за плечи. — Спасибо тебе.

— Да что ты, Юра. Не за что. Пока, — вздохнул Кузовков, видно подумав о встрече с женой.

В гараже Надежда Прибыткина громко честила своего пьяного муженька, а тот тупо, матерной фразой огрызался. Когда Глыбин вошел, Надежда тут же оборвала ругань, улыбнулась, преобразилась, и Глыбин с удивлением ощутил присутствие женщины — в нем поднималось волнение. А Ленька продолжал бурчать ругательства. Но он для этих двух уже не существовал.

Она была среднего роста, с добрым полным лицом. Глыбин знал, что она работает в столовой. Пьяный Ленька болтал, что она полностью обеспечивает семью продуктами. Не раз Глыбин видел ее, задерживался взглядом, а как-то говорил с ребятами из мастерских: «И чего она с Ленькой живет? Уж больно хороша!» И кто-то спокойно ответил: «А куда уходить? К кому? Двое детей, а Ленька дурной, когда пьян, а так — ничего, совестливый».

— Налил бы, Юра, женщине, — кокетливо сказала Надежда, открыто глянув в глаза Глыбина.

И то, что она назвала его Юрой, на «ты», ее откровенный взгляд взбудоражили Глыбина: он понял, что бес уже вселился в него.

— А полный стакан выпьешь?

— Могу, Юра. Но зачем? — мягко возразила она. — А стопку для веселости налей!

— Ты брось ей давать, — невнятно пробурчал Ленька. А сам стоял, покачиваясь, с полузакрытыми, сонными, пустыми глазами — совсем пьяный.

Глыбина охватила решимость. Улыбался галантно. Придвинулся к Надежде.

Она громко смеялась. Потом остановилась, посерьезнела и залпом выпила полстакана. Зажмурилась, стыдливо рукой глаза прикрыла, платочком слезы смахнула. Глянула открыто, бедово на Глыбина. Взяла кусочек хлеба, зажевала.

— Ну, идем-то домой, работничек, — грубо и весело крикнула на мужа и вытолкала его из гаража, уже безрассудного и податливого, хотя продолжающего невнятно бурчать.

Прислонила его к соседнему гаражу, а сама мигом к Глыбину. Стремительно прижалась к нему, дыхание затаила, а потом порывисто наклонила его голову, присосалась мягкими губами. Шептала: «Ты жди, я сейчас приду. Я быстро. Ох, если бы ты знал, Юрочка, как по ночам я тебя обнимаю».

Глыбина ошарашили неожиданные признания, обрадовали, но и как водой холодной окатили, смутили. Засомневался он вдруг — нужно ли?

Растерянный, отрезвевший, он беспокойно вышагивал по гаражу. Голова шла кругом. Пьяности и отчаянности — никакой. А день выдался — нарочно не придумаешь. Вдруг он понял, что должен ехать в Калинин!

Он стремительно распахнул ворота, вскочил в машину, выехал. Лихорадочно закрывал гараж. Успеть, чтобы Надежда не вернулась. Сделал резкий поворот и сразу — газ, вторую, третью скорость. Во дворе она к машине. И громко, отчаянно, на услышанье всему двору:

— Юра, Юра, ты куда?

Он не остановился, промчался, повернул круто в переулок и на Садовое кольцо и — скорость предельную.

Она тяжело опустилась на скамейку, голову в руки и закачалась: «Горько! Ох, горько!»

На выезде из Москвы он остановился у телефонной будки. Набрал номер своей квартиры, парфеновской квартиры. Подошла Ольга.

— Позови, пожалуйста, Василия.

— Что с тобой?

— Позови Василия.

Ему он сказал:

— Я согласен. Договорись с моим начальством, и я прилечу к тебе в Киев. Сегодня меня не ждите. Объясни все Ольге. Объясни ей, что тогда была ошибка. Ты знаешь почему. Объясни ей все. Я сейчас еду в Калинин. Там живет моя настоящая жена, мой сын. Объясни ей это, если можешь. Я не могу, Вася. Понимаешь, не могу. Я ее не люблю. Я во всем виноват. Перед ней, перед тобой. Но ты объясни ей. Объясни все.

И Глыбин положил трубку.

1969

ВЕЧЕРНИЕ ПРОГУЛКИ

В начале десятого на восьмом этаже строгого правительственного здания гаснет одно из немногих освещенных окон. Через десять минут тихо открывается массивная дверь центрального входа и на проспект Маркса выходит высокий, представительный мужчина. Он делает пять-шесть шагов от бесшумно закрывающейся двери и сливается с торопливым потоком прохожих.