Он не направился вместе со всеми на ленч «с редким бужале», а незаметно покинул старинный особняк, решив побыстрее затеряться где-нибудь в городе, остаться наедине с собой и попробовать, по крайней мере, избавиться от раздражения. Ветлугин побрел, несмотря на унылый январский дождь, по узким улочкам Сити в направлении железнодорожного вокзала Ливерпуль-стрит Стейшн, расположенного на восточной окраине «квадратной мили денег», как уже лет сто называют лондонский финансовый центр. Вокзал же носил имя длинной неказистой улицы, тянувшейся параллельно Темзе, на которой веками сосредоточивалась оптовая перевалочная торговля.
Он не думал, почему направляется именно на Ливерпуль-стрит, на вокзал, но твердо знал, что именно там ему сейчас необходимо быть. А твердость, хоть и подсознательная, легко объяснялась: отсюда, с Ливерпуль-стрит Стейшн, начинался железнодорожный путь на родину — до Гарвича, там паромным кораблем до Хук-ван-Холланда в Голландии, откуда уже советским вагоном — через Роттердам, Ганновер, Берлин, Варшаву — до Москвы.
Но это лишь половина объяснения, потому что у Ветлугина к вокзалам была, можно сказать, врожденная привязанность. Он родился, а потом все мечтательное отрочество и изначальность нетерпеливой юности провел в городке, жившем только железной дорогой. И вокзал для них, провинциальных старшеклассников, был — без преувеличения — центром мироздания, точкой отсчета, если хотите, дорогой в будущее. У вокзала ежедневно — и днем, и ночью — останавливались скорые поезда: и московские, и киевские, и ленинградские, мчавшиеся с юга на север и запад. Да, с того возраста, когда человек начинает задумываться о будущем, в нем, как и во всех них, старшеклассниках, поселилось это тревожное чувство дороги, мечта о лучшем завтра, надежда и вера. И это чувство сохранилось на всю жизнь, у Ветлугина — по крайней мере. Приходя, бывало, на
Громадность вокзальных зданий и крытых стеклянных платформ Ливерпуль-стрит Стейшн возникла во времена, когда под британской короной находилась чуть ли не треть человечества. Ныне, конечно, упало значение железнодорожного транспорта, но не настолько, как можно было бы предположить. Начался другой процесс — отток лондонского населения в пригороды, а в рабочее время Сити наполняет почти миллион человек, большинство из которых прибывает через Ливерпуль-стрит Стейшн. В утренние и вечерние часы здесь движется неудержимая, сплошная человеческая масса, будто полноводная весенняя Темза, готовая выйти из берегов. Электропоезда едва успевают примчать, а затем умчать десятки тысяч клерков многочисленных банков, страховых обществ и посреднических контор, а вот в промежутке между пиковыми часами, утренними и вечерними, на этом лондонском вокзале пустынно и тихо и всегда прохладно от напористых сквозняков.
В гулком сумраке гигантских сводов ярко сияла красочная стеклянная коробка газетно-журнального и книжного магазинчика «Смит энд Сан», стоявшая в торце выдвинутых вперед седьмого и восьмого путей. Этот магазинчик знаменитых на всю Англию книготорговцев «Смита и Сына» здесь, на Ливерпуль-стрит Стейшн, выделялся разнообразием европейских и американских иллюстрированных журналов: клерки Сити, более всего вовлеченные в международный бизнес, охотно их раскупали. Но он, кроме того, славился традиционным подбором справочников и новинок о мировом транспорте — авиационном, морском, но прежде всего железнодорожном.
Ветлугин сразу увидел эту книгу — «Русские паровозы». Она стояла на легком металлическом стенде, повернутом к входу, — в зеленой суперобложке с большой черно-белой фотографией нашего знаменитого локомотива «Иосиф Сталин». Авторы Ле Флеминг и Прайс в предисловии писали: