Гербовый столб

— Значится, струсили, — недовольно подтвердил я, передразнивая его интонацию. Судя по всему, уж очень ему хотелось в точности удостовериться, что мы испугались. Было в его любопытстве нечто неизбывно русское: как бы поделить людей на храбрецов и трусов, на отчаянных головушек и на тех, кто отступает даже перед ничтожной, по его понятиям, преградой. А таких, знамо, уважать он не станет. Этот грязновский «апостол» неопределенного возраста — ему можно было дать и сорок пять, и все шестьдесят, но, несомненно, из коренных, из уважающих себя, — похоже, хотел до конца выяснить, что все-таки за залетные люди нежданно объявились в его заброшенном, забытом богом углу, в его старозаветной Грязне?

— Оно, конечно, на авось плутать — опасное дело, — говорил он. — Нельзя плошать. Но машинка-то пройдет. Это точно. Вот вчерась ведь прошла такая же! А сегодня на мотоцикле проехали, с коляской. Основа, она под водой твердая. Сколько-то щебню позасыпали — горы. — Он поинтересовался: — А вы небось в Белев едете? Иль до Староселья? К родным кому? — Мы молчали. — Так не стесняйтесь — проедете! Это точно. А то ведь через Перемышль, — знал ведь нашу тоску-заботу, — оно сколько накрутите? Вот я и говорю: риск, оно всегда благородное дело.

— А если застрянем? — угрюмо спросил Павел. — У вас ведь тут и живой души не сыщешь. Вот ни одной машины не встретили.

— Это верно, — подтвердил любопытный грязновец. — Однако трахтор отыщется. Я ведь и сам трахторист. Если что — помогу. Только чего вам страшиться? Проедете, точно говорю. — И упрямо заключил: — А вы зря струсили.

Что-то обнадеживало в разговоре с ним: конечно, он и испытывал нас, но ведь и добра желал — в самом деле, разумно ли такого кругаля давать, когда проще рискнуть? Пусть и «авось», но ведь и сам не плошай, прояви умение? Мы переглянулись с Павлом и — решились. И теперь, вспоминая тот длительный путь по лужам, подобным озерам, а они, ей-богу, казались лунными кратерами, залитыми водой, въезжая в которые — более сотни раз! — чувствовали, как сердце ёкает, потому что в непроницаемой жиже чудились провалы, ну, чуть ли не в саму преисподню; так вот, вспоминая те пятнадцать километров, все-таки благодарили грязновского жителя за то, что он подвергнул нас истинно российскому, более того, нравственному испытанию, и еще за то, что мы не лишили себя возможности проникнуть в самую что ни есть глубинку, чтобы понять нечто большее о нашей с вами стране.

Одна мысль, вернее наблюдение, мне особенно дорога, хотя и печальна: народ ушел из красивейших, благодатнейших мест. Мы и впрямь оказались в абсолютном безлюдье

, — и это в самом центре России, русской части Европы. На дороге, которая когда-то круглогодично была оживленной, по ней одних калик перехожих, богомольцев шло множество, путешествуя из святых мест калужских в тульские и орловские. А теперь этот старинный, монастырский тракт покрыт черными озерами-лужами, в самом деле подобными лунным кратерам, и нужна была отчаянная решимость, сверхжелание, по крайней мере, чтобы преодолеть его, не сдаваться, понадеявшись на русское «авось». Впрочем, равнозначное безоглядной, безотчетной «храбрости» да искренней вере в доброе напутствие. И я пишу это не в похвалу себе, не в доказательство того, что в России, выражаясь по-блоковски, «и невозможное — возможно», а лишь ради всей правды, которая нынче существует. И тогда уж, заканчивая описание белевского «тракта», ради полной справедливости упомяну о том, что два года назад, на въезде в Белев, тоже эту

дорогу заасфальтировали, километров на пять (конечно, по причинам районных хозяйственных нужд), но вот в эрэсэфэсэровской отчетности она, нам думается, вся гладенькая — лети с ветерком, прямо-таки как по международным трассам в этих самых... Ах, да бросим иронию! Грустно.

Давно замечено (убежден, и вами, читатель), что тот, кто пускается в отчаянные предприятия, обязательно получает нежданный подарок. Был такой подарок и нам: где-то за деревней Староселье, бывшей во времена оные, как Грязна, громадной и зажиточной, а ныне совсем оскудевшей, с бытом прямо-таки послевоенным, будто за окном голодный 47‑й год, так вот, за Старосельем, когда началось то самое пугающее безлюдье среди зеленой волнистой равнины с несколькими горизонтами — красивы, очень красивы волнистые дали с темно-светлыми, дубово-березовыми перелесками — так вот, в этом безлюдном просторе под палящим солнцем, под выплывающими из-за круглого перелива холмов белоснежными облаками, словно вершинами Гималаев — ах, как красивы порой летние облака! и мало кому из живописцев удавалось их запечатлеть; так вот, в этой несказанной, поистине божественной природной красоте мы вдруг остолбенели. В буквальном смысле слова: перед нами, чуть в стороне от дороги, величественно возвышался каменный столб с гербами губерний — Калужской и Тульской, увенчанными двуглавыми орлами Российской Империи. Губернская граница оказывается, пролегла вот здесь, у этого державного столба.