Геродот

Разумеется, по тем временам совершенно исключить проникновение иноземцев в свое государство спартанцам было невозможно, тем более что их полис по территории был самым большим в Греции, а эффективная охрана государственных границ в полисных условиях не могла быть организована — не было никаких застав с гарнизонами, пограничников с собаками, колючей проволоки по периметру… Так что выходцы из других городов в Спарту все-таки попадали. Для борьбы с ними применяли специальную меру, называвшуюся «ксенеласия» (в переводе — «изгнание чужаков»): время от времени их выявляли и выдворяли за спартанские пределы. Разумеется, это не относилось к официальным представителям различных полисов, прибывших с дипломатической миссией. Впрочем, даже с ними не слишком церемонились. Так, когда Лакедемон посетил в качестве посла Аристагор, тиран Милета и вождь Ионийского восстания, царь Клеомен I заявил ему: «Друг из Милета! Покинь Спарту до захода солнца!» (V. 50). Ранее спартанцы выслали из страны самосского посла Меандрия (III. 148).

Даже деятели культуры, как правило, не могли рассчитывать в Спарте на радушный прием. Спартанцы порой просто бравировали своей духовной непритязательностью, глубоким презрением ко всему изысканному. Клеомену I «кто-то хотел представить… музыканта и всячески расхваливал достоинства этого человека, утверждая, что это лучший музыкант из всех эллинов. Клеомен же, указав на одного из стоявших возле, воскликнул: „А вот этот у меня, клянусь богами, лучший кашевар!“» (Плутарх

. Моралии. 224Ь). Другого спартанца однажды пригласили послушать человека, искусно подражавшего пению соловья. Тот отказался, сказав: «Я уже не раз слышал самих соловьев» (Плутарх

. Моралии. 212f).

Впрочем, нельзя всё же считать спартанцев абсолютно чуждыми культуре. Кое-какие ее отрасли их интересовали, и в первую очередь как раз история. В Спарте не раз выступал с речами известный нам софист Гиппий. На вопрос Сократа, что привлекает лакедемонян, Гиппий ответил: «О родословной героев и людей, Сократ, о заселении колоний, о том, как в старину основывались города, — одним словом, они с особенным удовольствием слушают все рассказы о далеком прошлом, так что из-за них я и сам вынужден был очень тщательно всё это изучить» (Платон

. Гиппий Больший. 285d — е). А вот сведения по астрономии, геометрии, грамматике, замечает софист, спартанцев ничуть не занимали.

Для Гиппия визиты в спартанское государство особых проблем не порождали, ведь он был там в известной степени «своим»: Элида, гражданином которой он являлся, входила в состав Пелопоннесского союза, возглавлявшегося Спартой. А вот Геродот «своим» вряд ли мог считаться: его родиной были места, входившие в афинскую зону влияния. Единственное, что роднило «Отца истории» со спартанцами, — то, что он тоже был дорийцем. Однако семья галикарнасца была этнически смешанной, греко-карийской, а спартанцы как раз гордились «чистотой» своего дорийского происхождения. Да и писал свой труд историк не на дорийском, а на ионийском диалекте.

Короче, многое препятствовало посещению Геродотом Спарты. И всё же он там был! Помогли ему традиционные для греческого мира связи дружбы-гостеприимства, распространявшиеся за полисные перегородки, способствовавшие укреплению единства между эллинами. У Геродота появился друг-спартанец — Архий, сын Самия. Знакомство произошло «в Питане, спартанском округе, откуда он был родом. Он говорил о самосцах с большим уважением, чем обо всех прочих чужеземцах. Его отец получил имя Самия, потому что дед нашел на Самосе доблестную смерть. По его словам, он уважает самосцев за то, что те похоронили его деда и воздвигли ему памятник за счет города» (III. 55). Дед Архия погиб еще в VI веке до н. э., когда спартанцы безуспешно пытались свергнуть на Самосе тамошнего тирана Поликрата. Как видим, самосцы отнеслись к павшему врагу с почетом. Их красивый жест привел к тому, что из враждебности выросла наследственная дружба между самосскими гражданами и семьей Архия. Как видим, один из представителей семьи в честь этой дружбы даже носил имя Самий, то есть «самосец».