Герои. Человечество и чудовища. Поиски и приключения

Насчет матери Орфея сомнений нет, а вот об отце такого сказать нельзя. И тут мы вновь касаемся темы, повторяющейся в Эпоху героев в разных вариантах. Темы двойного отцовства. КАЛЛИОПА, Прекрасный Голос, муза эпической поэзии, стала матерью Орфея от смертного человека, фракийского царя ЭАГРА[128]. Но и Аполлона считают отцом Орфея, и Орфей был у этого бога любимцем. Так или иначе, юный Орфей резвился в компании своей матери и восьми тетушек-муз на горе Парнас, и вот там-то обожавший его Аполлон вручил сыну золотую лиру и лично выучил ребенка на ней играть.

Вскоре этот самородок овладел инструментом лучше папы, бога музыки. В отличие от МАРСИЯ, который, возможно, был Орфею единокровным братом, Орфей не выхвалялся перед Аполлоном своими навыками – и не вызывал опрометчиво своего божественного отца на состязание[129]. Нет, дни напролет оттачивал Орфей свое мастерство, чаруя птиц в воздухе и зверей в поле, и ветви деревьев клонились, чтобы послушать его лиру, а рыбы выпрыгивали из воды и восторженно булькали под его нежные, соблазнительные наигрыши.

Нрав у Орфея был милый, как его игра и пение. Он играл из любви к музыке, а его песни прославляли красоту этого мира и величие любви.

Орфей и Эвридика

Итак велика была слава его, что Ясон, собирая команду «Арго» к походу за Золотым руном, понимал: Орфея надо залучить к себе на борт. Но о Ясоне позже. Пока нам необходимо знать лишь, что боги наградили Орфея за его храбрость и верность, проявленные в том походе, даром любви – в виде прелестной ЭВРИДИКИ.

Нетрудно вообразить, что, свадьба вышла – закачаешься. Присутствовали все музы. ТАЛИЯ развлекала комическими миниатюрами; ТЕРПСИХОРА устраивала танцы. Остальные сестры тоже веселили собравшихся своими искусствами. Но странный и тревожный казус подпортил общую радость всех, кто стал ему свидетелем.

Среди гостей был брат Орфея ГИМЕНЕЙ, сын Аполлона и музы УРАНИИ. Малое божество песен (от его имени происходит слово «гимн»), Гименей был одним из эротов (юношей из свиты бога любви Эрота) с особой обязанностью: он отвечал за свадьбы и супружеское ложе. Слова «гимен» и «гименальный» тоже происходят от имени этого бога. Его присутствие на свадьбе у брата было естественным и замечательным комплиментом, однако почему-то – возможно, из ревности – Гименей не смог благословить этот союз. Факел Гименея искрил и дымил, все кругом закашлялись. Воздух стал таким едким, что даже Орфею не удалось петь с привычной сладостью в голосе. Гименей вскоре покинул торжество, но холодное недружелюбие его присутствия оставило столь же неприятный привкус, как и черный дым его факела.

Орфей же с Эвридикой, полностью изгнав из мыслей эту мрачную мелочь, обустроили себе дом в Пимплее, маленьком городке в долине у подножия Олимпа, рядом с Пиерским ручьем, священным для муз.

Но, к несчастью Эвридики, она попалась на глаза АРИСТЕЮ, мелкому божеству пчеловодства, сельского хозяйства и прочих деревенских ремесел. Как-то раз под вечер, по дороге домой с базара, Эвридика решила срезать путь через заливной луг. Она уже слышала, как ее возлюбленный Орфей наигрывает на лире, пробуя новую дивную песню. Вдруг из-за тополя выскочил Аристей и попер на девушку. Напуганная Эвридика уронила хлеб и фрукты, что несла с собой, и помчалась, петляя, через поля. Аристей гнался за ней и хохотал.

– Орфей! Орфей! – кричала Эвридика.

Орфей отложил лиру. Не жены ли это голос?

– Помоги, помоги мне! – взывал голос.

Орфей побежал на звук.

Эвридика металась и так и эдак, пытаясь удрать от безжалостного Аристея, чье жаркое дыхание уже ощущала у себя на загривке. В слепой панике споткнулась она и упала в канаву. Аристей настиг ее, но тут уже появился Орфей – он несся к ним и кричал. Аристей, не будь дурак, распознал разозленного мужа, а потому разочарованно сдал назад.

Орфей приблизился и тут услышал, как Эвридика вскрикнула вновь. Канава, куда она рухнула, оказалась домом гадюки, и та сердито напала на девушку, воткнув клыки ей в пятку. Орфей возник рядом, как раз когда Эвридика обмякла в смертных муках.

Он поднял ее на руки. Он дышал за нее, тихонько пел ей на ухо, умоляя вернуться, но змеиный яд сделал свое дело. Душа Эвридики покинула тело.

Вопль, вырвавшийся у Орфея, вселил ужас и страх всей долине. Музы услышали его, услышали и боги на Олимпе. И после Орфей какое-то время не исторгал ни единого звука.

Горе Орфея было абсолютным и беспросветным, какое вообще бывает. Он отложил лиру. Никогда больше не будет он петь. Никогда больше не улыбнется, не напишет песню, даже не напоет, сжав губы, ничего. Все, что осталось ему доживать, он проведет в муках и страдальческом молчании.

Город Пимплея предался скорби, больше горюя по утрате Орфеевой музыки, нежели по жизни Эвридики, как бы ни любил ее народ. Нимфы лесов, вод и гор тоже загоревали. Даже боги на Олимпе изнывали и маялись, оттого что усохла музыка.

Аполлон отправился навестить сына. Орфей сидел на крыльце и смотрел на то самое поле, где Эвридика нашла свою гибель.