Обнимая такую девушку, как Ида, за талию – ее было так удобно и приятно обнимать, – Чарли заключил, что танцевать было куда приятнее, чем смотреть, как танцуют. Он немного волновался, чтобы наслаждаться сполна, опасаясь, что может выкинуть какую-нибудь штучку – какую, он и сам не знал, – и тогда они с Идой будут выглядеть дураками. Что касается Иды, так она наслаждалась от души и выглядела настоящей красавицей. О них даже перешептывались. Когда его опасения немного улеглись, возросла гордость. Здесь не было такой девушки, как она, несмотря на всю их помаду, пудру, прекрасные наряды и драгоценности. И она была с ним. Что же, таким случаем надо пользоваться. Он привлек ее ближе, и она глянула на него затуманенными громадными синими глазами. Здесь было хорошо, но было бы куда лучше идти с ней, держа ее под руку, из кино в Аттертоне или Пондерслее. Здесь было слишком много обнимающихся и трясущихся друг около друга людей, слишком много пудры, слишком накуренный и душный воздух, слишком много болтовни, криков, пристальных и бесстыдных взглядов. Всё это не для такой, как она.
Потанцевав, они вернулись к столу, на котором остывали новые закуски. Перед оркестром на эстраде был выдвинут рояль, на него направили прожектор, и тотчас же три женщины и двое молодых мужчин за соседним столиком, опухшие и похожие на только что спасенных утопленников, начали хлопать и что-то кричать друг другу, как пятеро сумасшедших. На эстраду вышел человек во фраке и сел к роялю, отчего в зале еще громче закричали и захлопали.
У человека были черные вьющиеся, как у негра, волосы, необычно желтое лицо и американский акцент. Вращая на всех сидящих поблизости женщин черными глазами, он спел мягким актерским голосом две песни. В каждой песне было по три шуточки, собственно говоря, повторялась три раза одна и та же шуточка, причем она была прозрачнее и откровеннее чем всё, что когда-либо Чарли слышал в смешанной компании, но женщины, каждый раз, когда дело доходило до этой старой, мерзкой и грязной шутки, притворно вскрикивали, горячо аплодировали и так и жаждали встретиться взглядом с этими вращающимися бесстыдными глазами.
Чарли заметил, что девушка из Пондерслея не смеялась и то ли хмурилась, то ли неопределенно улыбалась, словно не зная, как ей сейчас вести себя, и Чарли был рад этому.
– А он умен, сказал бы я, – заявил мистер Баск.
– Возможно, Джимми, – согласился Хьюсон, но всё-таки он – грязная, наглая, дьявольски бесстыжая полукровка, которой следовало бы убираться туда, откуда она пришла. Меня рвет от одного его вида и от вида этих поклонников.
– Легче, легче, – остановил его Чарли. – Вы вот лучше скажите мне, почему женщины хлопают и смеются громче, чем мужчины?
– Слишком долго объяснять, Хэббл, – ответил Хьюсон. – Слишком длинная история, но ты прав – они смеются и хлопают громче.
– Он мне не очень нравится, – сказала Ида, – хотя я верю, что он умный. А это кто? – спросила она, потому что полукровке, наконец, разрешили покинуть эстраду и вместо него вышла очень худая девушка с коротко подстриженными волосами и громадными запавшими глазами. Она старалась выглядеть как можно трагичнее.
– А, этот ребенок? Она еще умнее, – самодовольно заметил мистер Баск. – Новая звезда.
– Ручаюсь, она запасла новую шуточку, – пробормотал Хьюсон.
Но Хьюсон ошибся. У нее был слабенький и не очень приятный голосок, которым она умудрилась рассказать о том, как она одинока и забыта, потому что ее покинул милый. Эта сентиментальная песенка тронула и Иду и Чарли. Они одними из первых захлопали в ладоши. Конечно, следующие две песни ее были комичны. В них, к восторгу публики, повторялась та же шуточка, и казалось, что для публики она всегда останется новой, свежей, замечательной находкой. Окончив петь, девушка слабо улыбнулась, кашлянула раз-другой и, посмотрев на слушателей громадными запавшими глазами, медленно ушла со сцены.
– У нее туберкулез, – между прочим заметил мистер Баск. – В этом ее беда. Бедняга старается, пока держится, побольше заработать. Переутомляется конечно. Как вы смотрите на то, чтобы познакомиться кое с кем?
Опять вспыхнул свет, на столе появились новые закуски, Чарли и Ида выпили еще шампанского. Мистер Баск, пробившись через окружающих соседей, вернулся с управляющим кафе, исключительно вежливым улыбающимся иностранцем. Управляющий к удивлению, смущению и восторгу Иды поцеловал у нее руку. Руку Чарли тряс толстый багровый джентльмен с моноклем в глазу. К его губам прилипли остатки сигары, и весь он чудовищно пропах спиртным. Джентльмен говорил:
– Очень горжусь, что познакомился с вами. Очень горжусь, молодой человек. А я выпил. Мы всё здесь выпили, правда?
– Правда, – не замедлил согласиться Чарли.
– Отлично, сэр. Какое кому дело! Какому дьяволу есть до этого дело! Что бы там ни было, а я горжусь, что познакомился с вами, с молодым человеком, который… который совершил так много. И с этой прелестной юной леди. Ваша жена, сэр? Жаль! Клянусь богом, молодой человек, вы – герой. Я тоже. Только я выпил.