Герой должен быть один

– Шестой год? – быстренько прикинул в уме Никакой. – Это, значит, тебе на момент вашей знаменательной встречи было эдак лет десять… а Геракл как раз во Фракии у Диомеда-бистона кобылиц-людоедов отбирал! Слушай, Лихас, может, это ты и есть?!

– Кто я есть? – не понял Лихас. – Диомед, что ли?

Сейчас парнишка походил на оголодавшую крысу, загнанную в угол тремя сытыми и склонными к игре котами.

– Ты и есть кобыла-людоед! – добродушно заржал второй караульщик, хлопая себя по объемистому брюху. – Эх ты, трепло гулящее… давай, ври дальше! Куда вы еще с Гераклом ходили? За яблоками Гесперид?

– Не-а, за яблоками он меня не взял, – сокрушенно признался Лихас, хмуря реденькие белесые бровки. – Далеко, говорит, не дойдешь. Сам пошел, с братом. Я ему: «Что я, маленький?» – а он мне…

– А он тебе дубиной по лбу! – закончил за Лихаса Телем-Никакой. – Вот шрам и остался! Ладно, герой, держи – заслужил…

Тонкостью чувств Никакой не отличался, но Лихас успешно помогал убивать время и потому заслуживал поощрения. Так что Телем порылся в корзине с провизией, извлек желтое крутобокое яблоко и швырнул его парнишке.

– Ешь, поправляйся! Это, конечно, не яблоко Гесперид – но, с другой стороны, и ходить никуда не надо… Жуй, Лихас, и давай еще про амазонок! Правда, что ихняя царица сама Гераклу свой пояс отдавала, а тут Гера в чужом обличье бучу устроила?

– Это не Гера, – грустно вздохнул Лихас, расправляясь с яблоком.

– А кто?

– Это я.

Напарники Телема готовы были разразиться дружным гоготом, но Никакой исподтишка показал им кулак – здоровенный, волосатый и очень убедительный. Дескать, обидится бродяжка, замолчит, а нам тут еще часа три сидеть!

– Мы под их бабскую столицу в Фемискире, – продолжил меж тем Лихас, – целой армией пришли. Тыщ десять, если не больше. Только штурмовать не стали – Геракл решил посольство отправить. Племянника Иолая-возничего, потом Тезея-афинянина… ну, и меня. Тезея, значит, для красоты, Иолая для ума, а меня для безобидности. Вестником. Иди, говорит, Лихас, впереди и зеленой веткой размахивай. Только молчи, ради всех богов!

– Ну а ты? – не выдержал толстый караульщик, подмигивая Телему.

– А я не умолчал. Иолай с Тезеем сначала царицу Ипполиту умасливали пояс добром отдать, потом вместе с ней и советницей Антиопой ушли куда-то, а меня оставили. Стою один, как дурак, вокруг сплошные бабы с копьями… Молчу. Долго молчу, устал уже – тут наши возвращаются. Тезей весь мокрый, красный, одежда мятая; Иолай обычный, а царица с Антиопой пуще зари сияют! Отдадим пояс, говорят. Как не отдать царский пояс великому Гераклу?! Я смотрю – царица враспояску, пояс в руках держит, Иолаю протягивает. И советница без пояса, хотя за ее поясом нас не посылали. Ну, тут-то я и заговорил…

– И что сказал? – Телем сунул руку в корзину, собираясь вознаградить Лихаса еще одним яблоком, а то и лепешкой с ломтем окорока.

– Что, что… Сказал, что пояс царский не для Геракла, а для Эврисфеевой дочки, толстой ослицы Адметы! Втемяшилось дуре в голову, а ее брюхо только сидонским канатом обматывать! Так что пусть амазонки пояс локтя на два удлинят, а мы подождем. И показал, на сколько удлинять. Ох, и началось же… Тезея почти сразу в ляжку ранили, Иолай его на плечо – и к колесницам! Он, Иолай, знаете, какой бешеный?! Я за ними, веткой отмахиваюсь, гляжу – пояс этот проклятущий валяется, все по нему топчутся… Ну, я его за пазуху и сунул! Тут меня кто-то по лбу…

Договорить Лихас не успел.

Увлекшись рассказом, караульщики забылись и проморгали колесницу, успевшую подъехать почти к самым воротам.

Телем-Никакой, кряхтя, вскочил и кинулся проверять засовы. Убедившись в их надежности, он помянул болтливого Лихаса недобрым словом и прильнул к щели между створками, намереваясь рассмотреть приехавшего.

Рассмотрел.

Ничего особенного.

Крупный, видный мужчина средних лет стоит себе, опершись на борт, и на городские стены глядит.

Лишь глаза слюдой поблескивают.

Слезятся, что ли?

– Эй, Иолай! – донеслось со стены. – Ты как догадался, что я в Фивах?!

Телем-Никакой отбежал от ворот, задрал голову и обнаружил на стене Лихаса.

«Взлетел он туда, что ли?» – мелькнуло в голове у караульщика.

– Никак, – прогудел снаружи низкий, чуть хрипловатый голос колесничего. – Я тебе, обормоту, где велел сидеть? Ну?!

– Да ладно тебе, – тоном ниже отозвался Лихас. – Чего я в Тиринфе не видел? Скукотища… Лучше я с вами поеду. Ты вот думаешь, что я ничего не знаю, а я все знаю – и про то, что вы с Алкидом и Ификлом в Ойхаллию собрались, и про состязания у Эврита-лучника, и про Иолу-невесту… я под столом прятался, а вы и не заметили! Алкид еще ногой меня задел, а я взвизгнул – он и решил, что собака! Ты погоди, Иолайчик, я сейчас к тебе слезу…

Оторопевший Телем наблюдал, как парнишка некоторое время возится на краю стены – отчетливо сверкнула бронза тройного крюка, похожего на длинные когти, – потом Лихас ухарски присвистнул и исчез за гребнем.

– Веревка у него, – оправдываясь, буркнул толстый караульщик, виновато косясь на Телема. – Я и встать не успел, а он уже крюк закинул. И лазит, подлец, что твой таракан…