Читаем Герой и художественное пространство фильма. Анализ взаимодействия полностью

Особенно интересна по способам решения пространства работа Константина Станиславского и английского режиссёра Эдварда Гордона Крэга над трагедией Шекспира. Для режиссёра Станиславского этот период связан с поисками «простого фона», на котором актёр чувствовал бы себя свободно – фактически это были поиски поэтического пространства. Размышляя об искусстве начала XX века, он писал, что проблемы духа вышли далеко за пределы частной жизни и индивидуальной психологии, кое-где разорвав те связи, которые были ещё так недавно нужны персонажам новой драмы. Крэг мыслил сценическое пространство как движущееся, кинетическое, передающее и вечность, и состояние человеческой души одновременно. Он отказался от сценической перспективы, создававшей иллюзию реальности, уравновешенность ритма, неподвижность субъективной точки зрения. Творческой задачей режиссёра было разомкнуть пространственные границы сцены, освободить воображение зрителя, его фантазию. В трактовке образа Гамлета Станиславский и Крэг были едины в желании идти от внутреннего мира героя, его мыслей и чувств, сосредоточивая внимание зрителя на главном действующем лице – Гамлете. Кстати, одной из наиболее удачных современных трактовок «Гамлета» по Крэгу считают постановку 1977 года в театре им. Ленинского комсомола, сделанную Андреем Тарковским, что подтверждает близость крэговской режиссуры поэтике современного кинематографического мышления.

В начале XX века проблема изображения человека в его взаимосвязи с окружающим миром важна и для изобразительного искусства. Меркнет старый идеал классически-прекрасного искусства, а пришедшие ему на смену синтетические и аналитические стремления пугают или несостоятельностью, или своим разрушительным напором. Подробный анализ этого кризисного состояния был дан Н. Бердяевым в его знаменитой лекции, прочитанной в 1917 году. Одна из важнейших причин кризиса, по мнению философа, в новом мироощущении: «Слишком свободен стал человек, слишком опустошён своей пустой свободой, слишком обессилен длительной критической эпохой»[17]. Яркими свидетельствами кризиса искусства для него явились аналитические искания, «расщепляющие и разлагающие всякий органический синтез и старого природного мира и старого художества» – кубизм и футуризм[18]

. Невежеством аналитических направлений в искусстве называл Бердяев игнорирование духовной сущности человека, где, по его мнению, находятся истинные источники движения жизни, как внутренней, так и внешней; он провозглашал пути развития искусства жизнеутверждающего, выросшего как свободный плод из духовной глубины человека. «Человек не пассивное орудие мирового процесса и всех происходящих в нём разложений, – утверждал философ, – он – активный творец. Космическое распластование не истребляет личного духа, не истребляет «я» человека, если дух человеческий делает героическое усилие устоять и творить в новом космическом ритме»[19].

Поэтика кино

Итак, традиционные виды искусства к концу XIX века очевидно преображаются в результате становления нового видения, то есть формирования новых эстетических ценностей и ориентиров. В отношении содержания это означает господство подлинного факта, потока жизненно-правдивых непредсказуемых ситуаций, попытку запечатлеть состояние, или наоборот, раствориться в движении. Временная координата получает приоритет, становится ведущей в стилистике всего искусства и наиболее очевидно, пластически, выражается в кинематографе. Однако, для эстетики рождающихся искусств – фотографии и кинематографа – простой фиксации времени («мумифицированного» или динамичного) и пространства было недостаточно. Закономерно возникла потребность в мере художественности создаваемых произведений. Первоначально такой мерой явилась фотогения. Л. Деллюк, посвятивший этому вопросу специальное исследование, указал её главные критерии – искать не красивого, а живого.

В дальнейшем 3. Кракауэр, говоря об эстетической полноценности фильма, назовёт природные склонности кинематографа: неинсценированное, случайное желание устанавливать непрерывность взаимосвязей физического бытия, способность запечатлеть «поток жизни» и т. д.[20], а важнейшую функцию кино определит как исследовательскую, в процессе которой открываются тайны окружающего мира. Французский теоретик кино А. Базен заметит, что природным свойством кинематографа является «наблюдение, внимательное к реальной материальной среде, визуально закреплённой в культурологическом подсознании социума» и подчеркнёт, что «речь идёт не о реализме сюжета или выражения, а именно о реализме пространства, без которого движущаяся фотография не становится ещё кинематографом»[21].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Супербоги. Как герои в масках, удивительные мутанты и бог Солнца из Смолвиля учат нас быть людьми
Супербоги. Как герои в масках, удивительные мутанты и бог Солнца из Смолвиля учат нас быть людьми

Супермен, Бэтмен, Чудо-Женщина, Железный Человек, Люди Икс – кто ж их не знает? Супергерои давно и прочно поселились на кино- и телеэкране, в наших видеоиграх и в наших грезах. Но что именно они пытаются нам сказать? Грант Моррисон, один из классиков современного графического романа («Бэтмен: Лечебница Аркхем», «НАС3», «Все звезды. Супермен»), видит в супергероях мощные архетипы, при помощи которых человек сам себе объясняет, что было с нами в прошлом, и что предстоит в будущем, и что это вообще такое – быть человеком. Историю жанра Моррисон знает как никто другой, причем изнутри; рассказывая ее с неослабной страстью, от азов до новейших киновоплощений, он предлагает нам первое глубокое исследование великого современного мифа – мифа о супергерое.«Подробнейший и глубоко личный рассказ об истории комиксов – от одного из умнейших и знаменитейших мастеров жанра» (Financial Times).Книга содержит нецензурную брань.

Грант Моррисон

Кино
Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью
Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью

Сборник работ киноведа и кандидата искусствоведения Ольги Сурковой, которая оказалась многолетним интервьюером Андрея Тарковского со студенческих лет, имеет неоспоримую и уникальную ценность документального первоисточника. С 1965 по 1984 год Суркова постоянно освещала творчество режиссера, сотрудничая с ним в тесном контакте, фиксируя его размышления, касающиеся проблем кинематографической специфики, места кинематографа среди других искусств, роли и предназначения художника. Многочисленные интервью, сделанные автором в разное время и в разных обстоятельствах, создают ощущение близкого общения с Мастером. А записки со съемочной площадки дают впечатление соприсутствия в рабочие моменты создания его картин. Сурковой удалось также продолжить свои наблюдения за судьбой режиссера уже за границей. Обобщая виденное и слышанное, автор сборника не только комментирует высказывания Тарковского, но еще исследует в своих работах особенности его творчества, по-своему объясняя значительность и драматизм его судьбы. Неожиданно расцвечивается новыми красками сложное мировоззрение режиссера в сопоставлении с Ингмаром Бергманом, к которому не раз обращался Тарковский в своих размышлениях о кино. О. Сурковой удалось также увидеть театральные работы Тарковского в Москве и Лондоне, описав его постановку «Бориса Годунова» в Ковент-Гардене и «Гамлета» в Лейкоме, беседы о котором собраны Сурковой в форму трехактной пьесы. Ей также удалось записать ценную для истории кино неформальную беседу в Риме двух выдающихся российских кинорежиссеров: А. Тарковского и Г. Панфилова, а также записать пресс-конференцию в Милане, на которой Тарковский объяснял свое намерение продолжить работать на Западе.На переплете: Всего пять лет спустя после отъезда Тарковского в Италию, при входе в Белый зал Дома кино просто шокировала его фотография, выставленная на сцене, с которой он смотрел чуть насмешливо на участников Первых интернациональных чтений, приуроченных к годовщине его кончины… Это потрясало… Он смотрел на нас уже с фотографии…

Ольга Евгеньевна Суркова

Биографии и Мемуары / Кино / Документальное