Слово «странник» обожгло моё нутро приятным теплом. Как бы ни были правы боги, называя меня Предвестником, но мою суть отражало совсем иное слово. Мне не было заботы до их наивысших тревог, противостояний и смертных битв. Я, несомненно, любил власть, но ещё больше любил узнавать, изучать, познавать, видеть, чувствовать. И именно это и толкало меня беспрекословно выполнять поручения Тьмы. Служение ей лишало меня себя самого. И даровало мне самого себя. Ценнейший дар.
— Бродяга, — презрительно произнесла матрона. — А вырядился-то как вельможа какой!
— Простите! Не могу оправдывать всех ожиданий! — начал уже сердиться я. Прошло уже с полчаса, а дело, ради которого я сюда и спешил, не продвинулось ни на миллиметр! — И, собственно, мне хотелось увидеть именно мастера Гастона, а не развлекать всех историями о себе.
Возмущённо фыркнув, женщина подобрала юбки и направилась вверх по лестнице. Герда поспешила за ней, провозглашая, что намеревалась в чём-то там помочь. Мишель, скромно и виновато потупив взгляд, осталась подле меня.
— Я могу оставить себе рисунок? — наконец, набираясь смелости, спросила она. — Мне он очень понравился.
— Только хорошенько закрась надписи с другой стороны, — не стал возражать я.
Не век же за пазухой таскать не нужную уже вещь!
— Там что-то плохое написано? Я не умею читать.
— Да, — Мишель и так бы не прочитала иероглифы Тьмы, но ни к чему подобное было сообщать. — Именно так.
— Спасибо вам, Арьнен.
— Странник, — поправил её я. — Мне понравилось, как ты меня назвала. Это лучше прежнего имени. Намного правильнее.
— Это слово какое-то странное для имени.
— На то я и странник, чтобы быть странным!
Мы улыбнулись друг другу. Отчего-то Мишель стала нравиться мне, хотя она совсем не была в моём вкусе. Слишком юная, слишком наивная, слишком скромная, слишком темноволосая и темноглазая, но я вдруг испытал острое влечение, которое давно уже не испытывал. И эта девушка, по-женски улавливая изменившееся к ней отношение, вдруг покраснела да, перегибаясь через стол, быстро чмокнула меня в щёку, пока не вернулись вероятные свидетели её безрассудства. Наверное, стоило и воспользоваться моментом, шёпотом договориться о тайной встрече или просто взять её за руку и уйти, но я знал, что после она бы уже никогда меня не заинтересовала и предпочёл мимолётному наслаждению оставить в своей памяти впечатление, которое приятно время от времени смаковать. В мирах полно девиц для развлечений. Встретить бы ту, с которой захотелось бы чего-то большего… как с Эветтой.
Моё сознание и тело вдруг охватила необъятная глубокая тоска. Каким бы исключительно комфортным ни являлось собственное одиночество, люди, даже такие отшельники как я, не могли не испытывать тяги к совместному бытию. Мы зарождались при слиянии отца и матери. Развивались в женщинах, пока рождение не разлучало тела. И только потом росли в полной разлуке с другими людьми, чтобы жажда обрести единство с кем-то, в конце концов, превозмогла прочие желания.
Глава 4
— Кого мне там видеть? Зачем? — послышался с лестницы хриплый, скрипучий старческий возмущённый голос. — Я же всё равно слеп!
— Это тебя видеть хотят, дедушка, — с раздражением пояснила Герда. — С тебя будет достаточно услышать.
— Зачем, дочка? Я же не вижу звуков!
— Их слушают. Слушают!
— Кто слушает? Как глаза могут слышать?!
— Я предупреждала! — сурово обратилась ко мне матрона. — Мой отец совсем не в своём уме. Белая Леди вместе со зрением возвращала ему разум, но её давно уж нет. Так что на многое не рассчитывай, бродяга!
— Кто бродяга? У нас гости, Аннет? — беспомощно пролепетал старик. — Они купят мои тарелки? Я ведь на днях рисовал такой хороший сервиз…
— Это я, мастер Гастон. Арьнен. Вы меня помните? — внимательно оглядывая красильщика, произнёс я.
Тот не был сумасшедшим. Ему просто нравилось притворяться из-за увечья. Так оно становилось несущественным для него. Но подобное актёрство могло однажды и поглотить своего актёра.
— Кто Арьнен? Знакомый голос, но лиц нет. Ничего не вижу, как во сне. Пора спать… Зачем меня сюда привели?!
— Понял? — с укоризной сказала Аннет. — Ничего он тебе не расскажет… Только хлеб проедает старый дурень! Так что иди отсюда своей дорогой.
— Постойте.
Подойдя ближе, я бегло осмотрел глаза Гастона. Потеря зрения, пусть она и была старческим недугом, но всё же основывалась на болезни. Потому лечение Эветты и мало помогало. Ослабленный иммунитет вновь и вновь открывал дорогу примитивной инфекции. Побороть её было просто. Остановить новое появление — невозможно.