И все-таки тема одно, а персонаж — другое. Пока сам Петр остается в сюжетной тени, расстановка сил в поэме соответствует неписаным правилам лорда Байрона: антагонист Мазепы — оскорбленный отец Кочубей; основной конфликт — любовно-психологический и т. д. Но в последней, 3-й части Пушкин, описывая Полтавскую битву России с Карлом XII и Мазепой, вводит Петра в состав действующих лиц. И сразу все пропорции меняются. Мазепа из любовного героя превращается в антагониста русского царя; Кочубей перестает казаться неудачным антагонистом Мазепы и становится трагическим союзником победителя (пускай и отдавшего его на растерзание врагу, главное, что в конце концов признавшего свою ошибку!). Даже казавшиеся назойливыми и неоправданными оценочные эпитеты, которыми автор «награждал» изменника Мазепу, вдруг обретают художественно-идеологический смысл.
Как все остальные герои «Полтавы» (кроме слабого Карла, чьи психологические черты в «Медном Всаднике» Пушкин перенесет на образ Александра I), Петр наделен сильным характером; как все они, не знает промежуточных состояний: если гневен, то гневен, если весел, то весел, если добр, то добр. (Другое дело, что автор, описывая героя, садящегося на коня, использует оксюморон — «<…> Лик его ужасен /<…> Он прекрасен»; это лишь усиливает эффектность образа.) Но в отличие от остальных Петр движим не местью (как Кочубей), не жаждой власти (как Мазепа), а высокой страстью государственного делания. Решение «сдать» Кочубея Мазепе — трагическая ошибка, а не преступление; она не снижает образ Петра. Пушкин считает необходимым выстроить параллельные описания: Мазепа перед боем — Петр перед боем; Мазепа после казни Кочубея (т. е. после победы, одержанной над врагом) — Петр после победы над Карлом и Мазепой, пьющий за здоровье врагов. Это дает возможность подчеркнуть «качественное» различие между ними: для одного власть — орудие насилия, для другого — инструмент общегосударственного творчества. Сила Петра — это мощь молодой империи, за которой (по Пушкину) — правда Истории; он связан со стихией рождающегося света («Горит восток зарею новой»), тогда как Мазепа — с ночной стихией (сцена перед казнью Кочубея). И потому Петр в «Полтаве» — идеальный герой исторического эпоса.
За год до поэмы был начат роман «Арап Петра Великого», где тот же мотив (еще раньше заявленный в стихотворении «Стансы») впервые прошел сюжетную обработку. И в дальнейшем Пушкин будет возвращаться к нему, всякий раз сложно взаимодействуя с идеологическим мифом о Петре Великом как идеальном прообразе Николая I, споря с самим собой, разворачивая отдельные «петровские» фрагменты поэмы в самостоятельные произведения (ср. строки о Петре, пьющем за здоровье врагов, со стихотворением «Пир Петра Первого», 1835).
«Роман в письмах»
ВЛАДИМИР