Прослушали каландары песню, и один обратился к остальным:
— Уразумели вы, что он спел?
— Да, уразумели.
— Что же он говорит?
— Он говорит: вставайте, откочевывайте!
— Эх, друзья! Его слова "вставайте, откочевывайте" — это счастье божье! Счастлив будешь, если откочуешь благополучно. А его слова — "бей, Гёроглы, бей" — означают, что он хочет убить нас. Какая уж перекочевка.
Из другого угла выскочил один каландар. Этот был горяч, он крикнул:
— Ишь ты, песни его слушай, еще чего! Вставай и подавай угощение!
— Друзья, а что вы скажете, если еще до рассвета каждый из вас отведает горячего супа из маша? — спросил Гёроглы.
Суп из маша для курильщика опия все равно что наказанье божье, и каландары бросились избивать Гёроглы, крича:
— Погоди! Дай мне ударить!
— Бей его, покуда он не скажет "Хазрет кабла", — приговаривал старейший каландар.
— Джигиты, пните меня в голову разочков пять-шестъ, чтоб согрелась. А то голова совсем холодная, — кричал Гёроглы.
— А что? Думаешь, если мы пнем тебя в голову, так мир перевернется? Получай! — И каландары стали пинать его в голову, да так, что он ртом зарылся в землю.
— Ну, теперь хватит! — проговорил Гёроглы и вскочил на ноги.
Осмотрелся он по сторонам и увидел у двери шестопер каландаров — он был подвешен за темляк. Гёроглы схватил шестопер, накинул на руку темляк и одним прыжком оказался за порогом.
— Ах, проклятый! Ишь каков! Угощенья не поднес, да еще шестопером пугает.
С возгласом "алла" на Гёроглы бросились двое. Гёроглы огрел каждого по спине, да так, что они растянулись. Кидались на него и другие, но тотчас же в страхе отступали назад. Гёроглы бил по головам, разбивал их, как орехи. Каландары подумали: "Даже если вырваться из его лап, все равно придушит, проклятый!" Гёроглы стоял в дверях, широко расставив ноги, и каландары стали проскакивать у него между ног.
— А, вот ты где! — приговаривал Гёроглы и, перекинув шестопер, бил им через плечо. Кому в лоб попадет, тот катится прочь.
Гёроглы играл шестопером, поддразнивая каландаров:
— Ну, что же вы, угощайтесь, подходите!
Глядят каландары — ни вверху, ни внизу нет спасенья. А на пороге Гёроглы, возбужденный видом крови, стоит с горящими глазами. И тысячи золотых не пожалел бы теперь любой каландар хоть за мышиную норку.
"Пожалуй, довольно", — подумал Гёроглы, и отошел от дверей. Вырвались каландары на улицу и помчались из крепости в степь.
Гёроглы, прикинувшись, что не может догнать их, бежал и покрикивал вдогонку:
— Ну, что же вы — жрите свое угощение!
— Не нужны нам угощения…
— Эх, проклятые! Для того ли из такой дали я добирался сюда, чтобы кормить-угощать сорок каландаров?! — с укором сказал Гёроглы и повернул назад.
Каландары отправились по домам. Несколько каландаров отдали богу душу с перепугу, у других от страха рот и нос обметало, три месяца оправиться не могли.
Гёроглы вернулся в мейхане. Выпил чаю и, покуривая, размышлял:
"Трудно прожить год, живя пять дней в одном месте, пять дней в другом. Надо бы найти легковерного, недалекого человека, чтобы взял меня к себе приемным сыном. Так пройдет год, наступит срок, и великий господь возвратит мне коня".
Позвал он в мейхане одного торговца, да и продал ему все зерно. Выручку положил в карман и отправился на базар.
Шел Гёроглы по базару, заметил седобородого торговца и сразу понял, что это именно тот, кто ему нужен. Приблизился, опустился на колени и почтительно поздоровался. А старик вместо ответа ударил его в грудь тыльной стороной ладони.
— Почему ты бьешь меня, отец?