Герцог с татуировкой дракона

Выражение ее лица Вероника могла видеть. Глаза зажмурены, а напудренная кожа искажена гримасой муки… или все же блаженства? Рот открыт, а из него вырывались идеальные ритмичные «О!».

Вероника прислушалась. То, что вначале казалось ей мольбами, вполне могло быть требованиями.

Но… почему?

Сердце забилось как раскаты грома, когда Вероника устремила взгляд поверх трясущихся обнаженных грудей, дрожащего от напряжения тугого живота, туда, где между раздвинутых ног проститутки сверкала бронзовая грива Монкриффа.

Бедра Вероники сжала болезненная судорога. Ощущение пронзило вены и сосредоточилось в том самом месте, которое так поглощало похотливое внимание Монкриффа.

Она вспомнила, как муж принуждал ее удовлетворять его ртом. Как она это ненавидела. Ненавидела его. Отвратительно ей было получаемое им от этого удовольствие. Он оставлял за собой боль и разрушение.

Ей никогда в жизни не приходило в голову, что женщина может потребовать от мужчины доставить ей удовольствие ртом. Что женщина вообще может получать удовольствие.

Ей было подумалось, что проститутка удовольствие изображает. Но тогда почему у нее такой дикий взгляд, когда мужчина ее лица не видит? Выражение слишком натуральное. Его не сыграешь. Пораженной вуайеристке оно показалось почти безумным.

Монкрифф отстранился, и женщина подняла темную головку, разочарованно что-то прохныкала, но Вероника не уловила, что именно.

Его нечестивый смех разбудил в Веронике то, что ей хотелось бы усыпить. Что-то, напоминающее голодный спазм у нее в животе.

Но только не в животе. Ниже.

Она наблюдала за игрой мышц на его крепких руках, когда он собирал свои растрепавшиеся волосы в хвост на затылке. Его улыбка была дразнящей и обольстительной. А слова – она это знала – гортанными и грубыми.

Что он сказал этой блуднице? Какие непотребства заставили женщину застонать и раздвинуть ноги в новом, явно гнусном, приглашении? Пальцы одной руки обнаженной женщины с драгоценными кольцами лениво играли с грудями, а ладонь другой медленно скользила по гибкому телу к ее лону.

Вероника задохнулась от отвратительности этой сцены. От закоренелой низости их обоих. От постыдной реакции своего предательского тела.

Казалось, ему нравилось раззадоривать женщину. Смотреть, как та ласкает себя. А она, казалось, добивалась ответного физического возбуждения. Он поощрял ее, гладя большими ладонями ее лодыжки, икры, лаская под коленями и нежно проводя по ее раскинутым в стороны белым ляжкам.

Женщина издала еще один отчаянный стон, когда его ладони обхватили ее запястья и грубо прижали к столу на уровне ее бедер.

Вероника издала протестующий вскрик, прежде чем успела прижать ладонь к губам. Однако они слишком сильно шумели, чтобы ее услышать, а глазок был попросту слишком мал, чтобы ее увидеть, не прильнув к нему.

Но даже так… ничего нельзя было бы заметить.

Женщина злобно на него выругалась и сильными бедрами сжала его плечи.

Лениво улыбнувшись, он снова прижался полными губами к ее лону.

Во рту у Вероники пересохло, грудь окаменела, дыхание пресеклось.

Он приподнялся и дольше, чем следовало, завис над женщиной, потом медленно высунул длинный плоский язык и нежно погрузил в нее. Раз. Другой. И еще раз.

Шея проститутки обмякла, голова снова упала за край стола, на лице заиграла торжествующая улыбка облегчения, бедра приподнялись, ища его язык. Требуя его.

Он впился в нее, и уже через пару вдохов проститутка начала хватать ртом воздух, потом у нее из глотки вырвались крики, перешедшие в визг, она заелозила под ним и, высвободив руки, вцепилась ему в волосы.

Из тела Вероники, из постоянно сокращающегося лона потекло что-то теплое, а откуда-то изнутри во все стороны разлился жар. Одну ладонь она запустила за корсет и осознала это, только когда та добралась до низа живота.

Она не знала.

Как она могла не знать?

Это отвратительная напряженная гримаса Мортимера, когда его быстротечные потуги венчал судорожный болезненный оргазм… Наслаждение, по словам матери, доступное лишь мужчине… могла испытать женщина?

У нее вырвался стон удивления, и взгляд метался с экстатического выражения лица симпатичной проститутки на ублажившего ее мужчину.

Он смотрел на глазок, когда его челюсть напрягалась и расслаблялась вслед за непостижимыми, волшебными движениями его языка. В его взгляде горели порочные мысли. Но не о женщине, тело которой он вкушал.

О ней.

Вероника отскочила к дальней стене каюты и прислонилась к ней прямо под открытым иллюминатором. Дрожащие ноги ее не держали.

Он ее не видел. Просто не мог видеть. Не с такого расстояния, разумеется.

Тем не менее он смотрел.

Она жадно вдыхала влажный прохладный морской воздух, желая остудить кипящую кровь и избавиться от болезненно склизкого ощущения, возникающего всякий раз, когда ее бедра терлись друг о друга.

Не его. Она виновато помотала головой. Его она не хотела. Бесчувственного жаждущего наслаждений пирата без роду, племени и совести. Глупее не придумаешь.

Ее просто пленило само действо. Его лицезрение. Его непристойность.

Открытие истины.