В ее отсутствии в комнате сделалось холоднее, и Грач невольно приподнял воротник, словно защищаясь от северного ветра.
– Прежде чем ответить на твои вопросы, можно я задам один тебе?
Звон хрустальной пробки гармонировал с голосом Блэквелла, заставив Грача обернуться. Блэквелл с немым вопросом держал второй стакан. Выпить он был не прочь. Но можно ли ему верить? Позволительно ли расслабляться в таком месте?
Он кивнул.
Тогда Блэквелл налил и себе.
– Как ты выжил?
Янтарная жидкость в стакане зажгла огонь, когда Грач поднес его к губам и сглотнул неприятное воспоминание.
– Я никогда не сотру из кошмарных снов воспоминания о твоем истекающем кровью теле. Ты был мертв. Ты был просто… мясом, когда тебя вытащили из твоей камеры.
– Я очнулся в братской могиле, куча мяса, как ты и говоришь. Без имени. Без прошлого. Понятия не имея, где я или кто пытался меня убить. У меня было пять сломанных костей, и щелочь обожгла больше трети тела. – Он снова продемонстрировал в качестве доказательства испорченную татуировку на предплечье. – Вот что произошло с этим… а также с шеей и челюстью.
Блэквелл осмотрел шрамы, идущие по челюсти и по линии роста волос, не выказывая ни жалости, ни отвращения.
– Только ты мог себя воскресить, – вспомнил он. – Мердок всегда говорил: «Было бы желание, а возможность найдется». Когда мы были вместе, я был возможность, а ты – желание. Я никогда не встречал больше такого целеустремленного, как ты. Если ты решил жить, никакие сломанные кости, никакая потеря крови значения не имеют.
– У меня не было желания. – Его тихое признание удивило их обоих. – До тех пор, пока я не услышал
– Мисс Везерсток? Она тебя спасла? – догадался Блэквелл.
Грач кивнул.
– Она была ребенком. Всего четырнадцать лет. Но она стала моим миром, пока выхаживала меня. Почти год я наблюдал, как она лечит множество других раненых животных. Сначала полностью неспособный ходить, постепенно я начал вместе с ней совершать прогулки по Черным болотам. И она ни разу не отошла от меня ни на шаг. – Он вспомнил вопрос, на который еще никто не смог ответить. – Сколько мне было лет, когда я… когда ты думал, что я умер?
– Восемнадцать. – Он сказал о возрасте с теплотой, которую сообщает горлу хороший виски.
– Значит, мне тридцать восемь.
Так или иначе, зная свой возраст, Грач почувствовал себя… лучше.
– Должно быть, крайне неприятно не знать его, – раздумчиво протянул Блэквелл. – Получается, с мисс Везерсток ты знаком двадцать лет…
Невысказанный вопрос Блэквелла утонул в ожоге виски.
– Да… и нет.
– Что вас разлучило?
– Ее брат, муж графини. – Белая и ослепляющая, в нем закипела знакомая ярость. – Опоив, он сдал меня матросом на отправляющийся в плавание корабль. Я был рабом на Востоке очень… очень долго. Единственным моим товарищем была ненависть. И только воспоминание о Лорелее спасло мне жизнь.
Блэквелл подвел итог всей истории:
– И ты стал Грачом. И проторил дорогу к ней. Дорогу, усеянную трупами и залитую кровью. Потом, прямо у нее на глазах, ты убил разлучившего вас человека и заявил права на нее, не обращая внимания на ее протесты.
Занятно было слышать эти слова, сказанные с осуждением, но уважительно.
– Как ты узнал?
– Я сам бы так же поступил. – Губы Блэквелла скривились в подобии улыбки. – Черт, почти
Грач бросил на него резкий взгляд, но гнев тотчас умер, когда он увидел грозные губы Блэквелла, скривившиеся в серьезной усмешке.
Никто не смел его дразнить. Порой Монкрифф позволял себе толику юмора, но даже он был осторожен, не переступал определенных границ.
Грач понял, что не против. Делиться с этим незнакомцем казалось… одновременно странным и привычным. С незнакомцем, называвшим его своим
– Обходительности мне приобрести не довелось.
Он осторожно присел на край одного из чудовищных стульев, пытаясь отогреться у огня камина от холода, возникшего после ухода Лорелеи. Глупо было бы позволить себе разнежиться в комфорте. Забыть об осторожности.
– В этом я ничуть не сомневаюсь. – Блэквелл поставил рядом с ним стул и сел, положив нога на ногу. – Однако с такой женщиной, как у тебя… в твоих же интересах поднабраться если не обходительности, то хотя бы немного дипломатичности.
Его глаза сузились.
– Что ты подразумеваешь под
– Немного застенчива? Мягкосердечна. – Блэквелл закрутил содержимое своего стакана, с излишним вниманием уставившись на карамельную жидкость. – Трудно не заметить ее хромоту… Это ее брат сделал?
– Отчасти потому я и убил его.
– Именно так.
Блэквелл больше не задавал вопросов, и вопреки себе Грач ощутил потребность заполнить воцарившееся молчание.
– Я провел двадцать лет, не думая ни о чем другом, кроме как вернуться к ней, и теперь, когда у меня есть…
– Ты понимаешь, что ты уже не тот мальчик, который любил ее. Ты…