Герцогиня

Смятение умов, произошедшее от заявления герцога за завтраком, наблюдалось и по другую сторону "линии фронта". Архиепископ Магдебурский, возмущённый гибелью своего проповедника в саксонских застенках, а главное — упущенной возможностью прибрать столь богатый караван, брызгал слюнями и призывал кары на головы. Схизматов, саксонцев, Вельфов… не важно. Сам дурак.

Пока Медведь настоятельно не посоветовал ему заткнуться:

— Новым браком Лев вызвал не только неудовольство королевского дома Анжу, но и возмущение поданных. Своих и Анжуйских. Он обманул ожидания многих благородных и влиятельных людей, на него пала тень обвинений в схизме, в еретичности. Смотрите на этих женщин, друг мой, как на греческого коня за стенами Трои. Тем более, что со старшей из них я… немного близко знаком. Это наиопаснейший враг для Вельфов. Просто не спешите.

Ещё через день русский караван, с парой присоединившихся саксонских барок двинулся вниз по реке. Софочка и её милый Лёва сутками не вылезали из шатра на носу одной из барок. "Обсуждая возможности установления мира в крае, его процветания, и другие государственные дела особой важности".

Хотя идущие дожди и наполнили здешние реки, но переход из Эльбы в Везер был бы слишком тяжёл для потрепанных морских ушкуев. Караван оставили на Эльбе, а сами, с небольшой свитой, перебрались конями к Вумму, поднялись по Везеру.

Там, где целуются Верра и Фульда,

им придётся поплатиться своими именами.

И здесь в результате этого поцелуя возникает

Немецкая до моря река Везер.

Верру пока считают Везером, а Фульду — просто притоком. Место "поцелуя рек" называется Мюнден. Несколько ниже, ниже "Вестфальских ворот", тоже на Везере, стоит Минден. Там тоже случился поцелуй. Не речной — ритуальный. "Нарекаю вас мужем и женой. А теперь… поцелуйтесь".

1 февраля 1168 года в кафедральном соборе Миндена епископ Вернер провёл бракосочетание. В тот же день, в том же месте, с почти теми же персонажами, что и в РИ. Сорокалетний герцог Саксонии Генрих, из дома Вельфов, женился на заморской принцессе. Только не на двенадцатилетней Матильде Генриховне, дочери короля Англии, герцога Нормандии, графа Анжу и пр., а на Ростиславе Андреевне — пятнадцатилетней дочери князя Суздальского.

Этот довольно толстый, несколько громоздкий человек, с прямыми, чуть завивающимися на концах белокурыми волосами, с чёлкой и длинными локонами до плеч по тамошней моде, выпуклыми голубыми, немного близорукими глазами с несколько презрительным взглядом, правильным, чуть оплывшим лицом, клочком бородки под нижней губой, не был такой законченной сволочью, как тот Генрих, который достался Евпраксии.

Но сразу же, на утро после первой брачной ночи, Ростислава, оставшись на минутку наедине с Софьей, попросила:

— Матушка, избавь меня от этого… вонючего борова. Чуть не раздавил. А потом захрапел.

— Но, доченька, он же законный супруг твой…

— Супружеский долг я исполнила. А крутить ему мозги и… и остальное — ты сумеешь лучше.

"Исход" Софьи и Ростиславы "из Святой Руси" стал, в определённый момент, катастрофой. По моей вине. Нет-нет! Всё необходимое у них было. И корабли крепкие, и кормщики искусные, товары богатые, воины храбрые… Не было осознаваемого, просчитываемого понимания огромности проблем, с которыми они столкнулись по прибытию "в точку постоянной дислокации".

Беда не в пиратах на море или разбойниках на суше, в бурных реках или тяжёлых волоках, которые им пришлось преодолевать в пути. Беда в тех людях, в населении "Священной Римской Империи Германской Нации", в народе, духовенстве, аристократии, в которые эти женщины попали.

Пока они двигались, туземцы были хоть и враждебны, ибо чужаков никто не любит, но сдерживаемые жадностью своей, ожиданием поживы от торга с проходящими, от прямых действий воздерживались. Да — иноверные, да — иноязычные, да — не наши. Но платят. Времена прямого грабежа в этих местах уже относительно прошли, да и караван был велик, мог "сдачи дать".