Герцогиня

— Из самой Окситании? Из источника поэзии и родины куртуазности?!

Женщина успокаивающе улыбнулась, кивнула и напела стих одной из известнейших поэтесс столь знаменитого края:

— Вам все дано — удача, слава, сила,

И ваше обхождение так мило!

Вам не одна бы сердце подарила

И знатный род свой тем не посрамила, —

Но позабыть вы не должны о той,

Что вас, мой друг, нежнее всех любила,

О клятвах и о радости былой!

— Тьфу! Апчхи…! Фу, какая гадость. А почему "былой"? Мы что, больше не будем…?

— О! Я знала, что тебе понравится! Как у Соломона: "И уста её слаще мёда". И нижние — тоже.

— Не… Ну я… В постели хочу. Как все делают.

— Тебе не люб трон императоров в качестве ложа любви? Ты так скромен, мой мальчик.

— Я не мальчик!

— Заметно. Туфли с белочкой… нескоро просохнут. Ну да ладно, поговорим о деле.

Женщина взяла плащ, и, сложив вчетверо, уселась на нём на полу, в двух шагах от "узника трона", скрестив по-турецки ноги.

Луна продолжала двигаться по небосклону, а в зале постепенно смещались столбы света. Теперь на юноше лежало пятно алого, а обнажённое тело сидящей женщины казалось серебряным изваянием Афродиты, отлитой, по слухам, предшественником Праксителя, но не дошедшего до потомков в силу драгоценности своего материала.

"Поза счастья" принятая "Прекрасной дамой" потрясала юношу. Чуть запрокинутое лицо, с чуть опущенными ресницами, абсолютно прямая спина, наглядно выражающая её аристократичность, "повелительность", свободно скрещенные голени, расслаблено лежащие на нагих коленках кисти рук, с развёрнутыми вверх, будто пьющими свет луны, ладонями. И — бёдра. Её! Госпожи! Широко, бесстыдно раздвинутые. Обнажённые, открытые юношескому жадному взгляду. Вплоть до… признака крайней испорченности — гладкого безволосого пространства на месте обычного, как юноша уже воображал в нескромных мечтах своих, мохнатенького треугольника.

"Как она мне доверяет! Такую тайну! — взволнованно проносились мысли в мозгу юноши. — Я не обману! Не предам! Никогда!".

Луна заливала своим белым чистым светом сидящую женщину. Наполняла своей чистотой и невинностью и бёдра, и задумчивое лицо, и… прочие части тела.

— У тебя неплохо получается. Ценный мне раб попался.

Женщина насмешливо разглядывала красное, запыхавшееся лицо вспотевшего юноши. Тихонько, понимающе спросила:

— Овладеть своей госпожой, своей прекрасной донной, заставить её биться от страсти, трогая струны её тела, направляя дыхание в нужные дырочки… С таким владением языком… не нужна ни лютня, ни флейта. Это возбуждает моего раба?