Герцогиня

В метрах пяти за кормой медленно идущей "бермудины" выныривает голова Ростиславы. Беспорядочно машет руками, выплёвывает заглоченную сдуру воду. Едва она начинает издавать звуки, тяну верёвку. Девчонка пытается инстинктивно держаться в воде вертикально — верёвка переворачивает её, утягивает под воду. Снова панически болтающиеся ручонки на поверхности и снова вытягивание каната. С третьего раза она догадалась ухватиться за верёвку. Задыхающаяся, захлёбывающаяся, была подтянута к борту, ухвачена за одежду и вытащена на палубу. Где, встав на четвереньки, принялась блевать за борт, содрогаясь и выворачиваясь всем телом.

— Ты испугалась.

— Ы-ы-ы…

— Хотя обещала "никогда-никогда".

— Ы-ы-ы.

Раздеваю, вытираю, отношу в каюту, заворачиваю в свою старую рубаху. Она, прижавшись к моему боку, вволю наплакавшись, согревается, затихает. Отлежалась бы, отоспалась, собралась бы с силами… Время уходит.

— Повторим?

— Нет! Нет!

И, вздохнув и всхлипнув:

— Как будет угодно господину.

Стащив с себя и с неё рубахи, вывожу на палубу. Солнышко взошло. Греет. День будет жаркий. Подвожу к борту, показываю, рассказываю, присев на корточки, о блоках. Она внимательно слушает, нагибается. И ойкает, сразу присев: таким вздохом нашей команды "мореплавателей" можно наполнять паруса фрегатов. А взглядами кипятить котлы пароходов.

Сидит рядом, вся красная, слов не слышит.

— Ты снова боишься?

— Нет! Просто… ну… стыдно…

— Тебе стыдно слуг? А собак, птичек, ангелов божьих…?

Она вздыхает, багровеет. И снова встаёт "в наклонку".

— Эй, на руле! Не спать! Дерева валять собрался?!

Рулевой так увлёкся зрелищем, что чуть не загнал яхту в береговой мыс.

— Вот видишь: тебе достаточно просто встать правильно, а я чуть не потерял целый корабль. По пристани прогуляешься — пол-флота на дно пойдёт.

Ещё красная, но уже улыбается. Отвлекаю внимание деталями крепежа рангоута и, когда она уже успокоилась, негромко требую:

— Не поворачивайся. Наш матрос. Сидит на борту. Подойди сзади. Улыбнись. Пни ногой в спину.

— Но… он же свалится в реку!

— Он умеет плавать. Тебе будет полезно посмотреть. В помощь кинешь конец.

— "Конец"? Чего?

— Вон там — бухта… э-э-э моток. Верёвки. Кидай изо всех сил.

— А… а за что? Ну… пнуть?

— За то. Что ты так решила. Княгиня выкинула в реку не понравившегося ей слугу.

— Но… Он же… хороший.

— Он смотрит на тебя. С вожделением. Мне не нравится. Достаточно?

Не понимает. Поняла. Расцвела.

— Тебя… тебе это… ты… заметил?

Вот так, радостно подошла к парню на борту, встала рядом, спросила о причине всплеска посреди реки, и когда тот, совершенно одурев от вида, от близости нагих девичьих ляжек… и всего… ну… между, выше и рядом… перед носом… машинально отвёл глаза — пнула. Парень только булькнул. Без звука.

— Человек за бортом!

— Вот теперь ты прав. Только не уточнил: глупый человек. Который вздумал пялиться на мою девку.

Ростишка, чуть ли не с хохотом кидает канат. Не долетает, но матрос уже "охолонул", глотнув волжской водицы. Вспомнил производственные навыки, догнал сажёнками конец. Вытаскиваю утопленника на борт. "Морские выражения", готовые сорваться с его языка, умирают, не покидая прямой кишки. Видимо, от предупреждающих гримас шкипера за моей спиной.

Укладываемся на ряднине перед мачтой — загораем. Совершенно не людское занятие: никто в "Святой Руси" не загорает. А уж женщина из вятших… этого не может быть никогда. Загорелая княгиня — визуальное выражение тотальной военной катастрофы. Разгром, набег, полон… Бедствие.

Она лежит рядом, закинув руки за голову, раздвинув коленки навстречу поднимающемуся солнцу, чему-то улыбается с закрытыми глазами.

— Солнышку радуешься?

— А? Да. Нет. Оказывается, я могу нравиться.

— Что удивительного?

— Раньше… такого не было. Все либо кланялись, либо в пол смотрели, либо… как на курёнка, когда ему голову скручивают.

— Ты выросла.

— А ещё… я для тебя… ну… значу. Ты замечаешь. Кто как на меня смотрит. Тебе это… ну… не всё равно.

Повернувшись к ней, осторожно провожу ладонью по её телу. Горячая. Жаркая снаружи от солнца, жаркая от чувств изнутри.

— Ты выросла. И становишься красавицей.

— Становлюсь. В твоих руках. В "лапах Зверя Лютого".

И не открывая глаз, чуть нервно:

— Возьми меня. Здесь. Сейчас. Пожалуйста.

Точно — выросла. И не только в мышечной массе.

— А… парни увидят…

— Мой господин боится? Слуг, птичек, ангелов?

Насмешница. Вздумала меня передразнивать. Осторожно переваливаюсь на неё. И под нижними реями поставленных парусов вижу ошалевшие лица моим морячков. Ростя, закинув голову, тоже их видит, и начинает "звучать". Громко, страстно и разнообразно комментируя вслух наши движения и её ощущения. Парни, оба красные, старательно отворачиваются, разглядывают проходящие мимо берега. Один — левый, другой — правый.

Факеншит! А вперёд никто не смотрит! Поймаем топляк или влетим на мель. Остаётся только надеяться на божью помощь.

Бог — помог. В смысле: мы с Ростишкой кончили одновременно и выразительно. А морячки-речники не утопили кораблик. Чисто случайно, по воле божьей.