Герцогиня и "конюх"

   Суровая опала, постигшая Петра Михайловича Бестужева, если и не особенно больно, то все же поразила ее.

   "Проклятая Аграфенка, доплясалась! -- думала она о дочери своего старого "друга". -- И отца за собой потащила".

   Воцарение юного Петра II явилось для Анны Иоанновны жестоким ударом. Загипнотизированная "вещим" предсказанием великого Джиолотти и уверениями Бирона, она днем и ночью видела перед собою в мечтах императорскую корону. Екатерина умирала. О, с каким трепетом ожидала Анна Иоанновна чуда!

   "Придут за мной....Скажут: "Вы -- наша императрица. Да здравствует ваше величество!"

   И вдруг" после всего этого воцарение императора Петра II, мальчишки, под регентством презренного раба Меншикова.

   -- Надули! Обманули меня! -- вырвалось у Анны Иоанновны. -- Этот кудесник налгал, одурачил!..

   Падение Меншикова ошеломило герцогиню своей неожиданностью.

   Это известие принес ей Бирон,

   -- Что?! -- воскликнула она, вскакивая. -- Повтори!

   И Эрнст повторил:

   -- Да, Анна, в ту минуту, когда я говорю с вами, тот человек, перед взглядом которого трепетала вся Россия, в жалкой кибитке едет по снеговым равнинам полярной Сибири к месту своей ссылки -- в город Березов.

   Жгучая радость захватила дыхание Анны Иоанновны. С поразительной ясностью вспоминались ей картины ее "постыдного" свидания с этим "пирожником" в Риге, ее унижение и его торжество, ее слезы и его надменная улыбка. Откуда-то выплыло и лицо Морица Саксонского, единственного человека, которого она полюбила так мучительно-страстно и которого, по повелению Меншикова, так жестоко оскорбила. И она, вся дрожа от волнения, бросилась тогда к столу и написала письмо "Данилычу":

   "Помнишь ли ты, презренный раб, как к тебе на вынужденное свидание являлась русская царевна и герцогиня Курляндская, как она плакала пред тобой, какому унижению ты предал ее? Помнишь ли ты, Александр Данилович, слова племянницы твоего благодетеля об отмщении? Ну, вот теперь и я тебя спрошу: сладко ли тебе, проклятый, в холодных снегах Сибири?..

Анна".

   Да, все, все это вспоминалось Анне Иоанновне в декабрьский вечер 1730 года.

   Бирон уехал в Москву. С момента его отъезда герцогиня до сих пор не получила от него письма, и это особенно злило и волновало ее.

   Как и прежде, уныло-зловеще завывал ветер в старых печах кетлеровского замка. На дворе выла и крутила метель, навевая огромные сугробы снега. Темно, тоскливо было на душе многолетней митавской затворницы.

   -- Ваша светлость! -- послышался сзади нее голос фрейлины фон Менгден.

   Анна Иоанновна, оторвавшись от дум, испуганно повернулась в зеленом кресле и воскликнула:

   -- Ах, вы испугали меня, милая Менгден! Что вам?

   -- Какая-то женщина домогается свидания с вами, ваша светлость!

   -- Кто она?

   -- Она не называет своего имени, но умоляет, чтобы вы приняли ее. Она говорит, что вы хорошо знаете ее, что она имеет право на ваше милосердие.

   Анна Иоанновна колебалась с минуту, но потом решительно произнесла:

   -- Хорошо!.. Впустите eel

   Вскоре вошла женщина высокого роста. Была ли она стройна, или полна -- разобрать было нельзя, так как одета она была в какой-то безобразный бурнус мешком, местами порванный. Голова и лицо были закутаны простым черным шерстяным платком. Женщина, по-видимому от холода, сильно дрожала.

   -- Кто вы, милая, и что вам надо от меня? -- ласково спросила Анна Иоанновна.

   -- Умоляю вас, ваше высочество и ваша светлость, разрешить мне ответить на этот вопрос без свидетелей, наедине, -- хриплым, больным голосом ответила незнакомка.

   Анна Иоанновна вздрогнула. Что-то знакомое послышалось ей в этом голосе. Она, по натуре трусливая, почувствовала вдруг страх перед этой женщиной и, дрожа, спросила:

   -- К чему эта таинственность? Почему вы не можете говорить при моей фрейлине?

   -- Вы сами поймете, ваше высочество, почему мне неудобно говорить при других, -- тихо и все так же умоляюще прошептала незнакомка.

   -- Уйдите, Менгден!.. -- приказала герцогиня, подумав: "Что она мне может сделать? Кругом меня слуги..."

   Лишь только они остались одни, женщина скинула платок с головы и лица и, опустившись перед Анной Иоанновной на колени, воскликнула:

   -- Ваша светлость, сжальтесь! Теперь вы видите, кто перед вами?

   Герцогиня отшатнулась.

   -- Вы?! -- испуганно вырвалось у нее.

   -- Да, это я, ваше высочество.

   Перед Анной Иоанновной в нищенском костюме стояла на коленях ее бывшая обер-гофмейстерина, красавица вдова, баронесса Эльза фон Клюгенау, сосланная за попытку отравить герцогиню.

   Анна Иоанновна была так поражена, что в течение нескольких минут не могла выговорить ни слова.

   -- Как, как же вы попали сюда? -- обрела наконец она дар слова. -- Ведь вы же сосланы?

   -- Я бежала из моего заточения. Счастливый случай помог мне освободиться. О, Боже мой, Боже мой, если бы вы только могли знать, ваше высочество, сколько и каких мучительных страданий выпало мне на долю! -- воплем вырвалось из груди несчастной баронессы.

   Анна Иоанновна впилась в нее пристальным взором. О да, это было почти незнакомое ей лицо. Перед ней была какая-то маска страдания, окруженная почти совсем седыми волосами, и согбенная фигура, жалкая, приниженная.