Написала. Перечитала. Упала на постель и долго лежала, глядя в потолок, прижимая к груди дневник.
Я обручена. И пусть свадьба состоится еще нескоро, но…
Какая ужасная привычка — забегать вперед! Я сразу выкладываю все самое интересное, не оставляя для будущих внуков ни малейшей интриги.
Нет, нет, расскажу все постепенно, шаг за шагом!
Вчера вечером малышня неугомонно носилась по имению, помогая собирать меня в дорогу. Особенно старались горошинки, которые приносили самое важное, по их мнению, добро: альбом для рисования, книжки с картинками, вазу с печеньем. Мама давно уложила мой дорожный чемодан, платье запаковали в чехол и осторожно водрузили поверх вещей. Везла я с собой и расшитые жемчугом туфельки, и бриллиантовое колье, которое принадлежало еще папиной бабушке. Я никогда его и в руках не держала, все слышала, что я не доросла, а теперь, выходит, доросла… В колье я предстану перед королем.
Мама и папа, когда думали, что я на них не смотрю, перешептывались и выглядели встревоженными. Я пару раз прошла мимо, делая вид, что очень занята и вовсе не шпионю, нет-нет! И краем уха услышала, как папа говорит маме:
— В конце концов, всегда есть академия, где Рози сможет спрятаться. Маркус ее не выдаст!
— Сначала мы ее не хотели отпускать, а теперь сами спровадим нашу дочь после всего, что ей пришлось пережить!
— Но какой выход? — прошептал папа. — Если бы она уже была обручена, появился бы законный повод не везти ее на бал…
— Он вообще выпустит ее из дворца? — дрожащим голосом спросила мама.
— Конечно! — преувеличенно бодро воскликнул папа.
А потом заметил меня:
— Рози, сходи на кухню, попроси, чтобы кухарка собрала нам корзину в дорогу.
Ага, лишь бы избавиться от моих ушей!
Что и говорить о том, как я разволновалась. Представила, как бал заканчивается моей помолвкой, а папа потом крадет меня под покровом ночи. Мы бежим, за нами погоня… Ладно, меня папа спрячет в академии, но как же они и Алик, как же малыши, у которых только-только все наладилось. Никому бы не пожелала попасть в королевскую немилость.
Если бы я была обручена…
Я мысленно произнесла имя… Лишь мысленно. Я пообещала себе, что больше не произнесу его вслух, не запишу в дневник.
Мы отправимся в столицу в карете, как положено аристократам. На самоходках гоняют исключительно простолюдины. Эх, безоблачное было время!
Кучер загрузил вещи, конюх запряг лошадей. Они хорошо отдохнули и были готовы скакать всю ночь. Утром окажемся у стен королевского дворца.
Темнело, на небе зажглись ясные звезды. Пора ехать. Чем ближе подступало время расставания, тем сильнее нервничала мама, на ней лица не было. Она не спускала с рук Алика, будто забота о младшем ребенке придавала ей сил расстаться со старшей дочерью. Папа наклонился к лицу и что-то тихонько нашептывал на ухо.
Я обняла гоблинят, расцеловала в макушки — потом Норри мне задаст, что я приучила ее братишек и сестренок к телячьим нежностям! — и, накинув теплый дорожный плащ, подхватила корзину с едой и вышла на крыльцо. Подожду родителей снаружи.
Во дворе, вычищенном от снега, ожидала карета. Кучер курил трубочку с душистой травой. Сейчас он докурит, выбьет пепел о колесо, запрыгнет на козлы и возьмет в руки вожжи. Сейчас откроется дверь и выйдет папа в шерстяном сюртуке и мама, кутающаяся в накидку, — проводить нас. Мир будто застыл в хрупком равновесии, но вот-вот все придет в движение и моя судьба совершит еще один поворот — к добру ли, к худу ли, кто знает?
Я облокотилась о перила веранды и подняла глаза, глядя, как мое дыхание превращается в клубы пара и уносится вверх, к звездам и облакам. Сердце тревожно щемило, и хотелось плакать, но я держалась. Взрослая жизнь, как выяснилось, трудная штука, и если рыдать по любому поводу, то никаких слез не хватит…
Какие сегодня яркие и крупные звезды. Особенно вон та.
Лучистая звезда, на которой я задержала взгляд, становилась все больше и больше — росла на глазах.
Что? Я отпрянула в глубь веранды, прижав ладонь к груди. Не сразу решилась посмотреть снова. Да, так и есть: звезда увеличивалась. Она сияла золотом. Вот уже стали видны огромные крылья!
— Рон… — выдохнула я.
Не сдержала слово — снова произнесла его имя. И вместе с именем нахлынули воспоминания… А мне-то казалось, что я надежно похоронила их под слоем пепла в выжженной душе.
Рон летел к Черному Ониксу, в этом не оставалось сомнений. Вот он завис над замком, поднимая ударами крыльев настоящую бурю. Карета в центре двора мешала ему опуститься на землю, кучер присел, придерживая шапку. Рон развернулся и скрылся за стеной.
Он исчез из вида, а я едва не бросилась к воротам, чтобы узнать — там ли он, не привиделся ли мне его образ? Говорят, от печали можно тронуться рассудком…
Я заставила себя стоять на месте, до боли в руках держась за перила веранды. И смотрела, смотрела на створку ворот. Чудилось, что прошла вечность, а на самом деле — не больше минуты.