Гёте. Жизнь как произведение искусства

Всю свою писательскую жизнь Гёте безуспешно боролся с незаконными перепечатками и переизданиями. Теперь, когда речь шла об издании собрания сочинений в окончательной редакции, он использует все рычаги, чтобы положить конец этому беспределу, по крайней мере, в своем конкретном случае. Он действует столь решительно, что складывается впечатление, будто в конце своей писательской карьеры Гёте решил проверить, каким весом обладает его фигура в обществе. Он советуется со своим влиятельным другом Рейнхардом, использует свои связи в политическом мире, пишет министрам и послам, в частности Меттерниху, а также напрямую августейшим особам, подчеркивает свои заслуги и свое значение для духовной жизни Германии и снова и снова объясняет, кто такой Гёте и почему так важно обеспечить правовую защиту его произведений.

Весь 1825 год проходит в стараниях, направленных на то, чтобы заручиться поддержкой Германского союза во Франкфурте, а затем, поскольку защита авторских прав не входит в его юрисдикцию, – каждого из тридцати девяти государств в отдельности, и добиться от них «особой привилегии», ограждавшей его издание в окончательной редакции от нелегальных перепечаток. Он добился успеха и стал первым в Германии автором, получившим гарантии своих авторских прав еще до того, как они стали частью общего законодательства. В своих многочисленных заявлениях по этому поводу Гёте неизменно отстаивает свои личные интересы, но при этом всегда указывает и на «дело, важное для всей немецкой литературы»[1733]

, как говорится в его обращении к Федеральному собранию Германского союза.

Когда в январе 1826 года Гёте наконец добился привилегии от всех членов союза, он воспринял это как победу в битве, которая на протяжении целого года «не давала [ему] передышки»[1734]

. Сама же «привилегия» была в его глазах «лучшим орденом». В финансовом отношении она также давала большие преимущества как будущему издателю, так и автору.

Новость об особой привилегии для собрания сочинений Гёте стала темой разговоров и пересудов на Лейпцигской книжной ярмарке в 1826 году. А то, что происходило на протяжении нескольких последующих месяцев, напоминает настоящий аукцион. Тридцать шесть издательств предложили Гёте опубликовать его сочинения, самое же привлекательное предложение поступило из Ганновера и предполагало вознаграждение в размере 118 000 талеров.

Гёте продолжал вести переговоры с Коттой, но не отказал себе в удовольствии сообщить ему о своей уникальной рыночной стоимости. Недоверие, возникшее в связи с венским переизданием, не прошло бесследно. Гёте заставил Котту изрядно понервничать: тот, разумеется, был крайне заинтересован в этом договоре и, чтобы не злить Гёте еще больше, не стал напоминать ему о приобретенном ранее праве на издание будущих произведений. Переговоры с издателями, помимо самого Гёте, вел и его сын Август. Август склонялся к тому, чтобы принять наиболее привлекательное предложение, однако Гёте, несмотря ни на что, сохранял определенную лояльность по отношению к Котте, который издавал его сочинения и прежде, до сих пор проявлял безупречную порядочность, а кроме того – пользовался особым уважением в его глазах как издатель Шиллера. Наконец в феврале 1826 года стороны, не без помощи Сюльпица Буассере, преодолели имеющиеся разногласия и сошлись на сумме 60 000 талеров. Договор был подписан. И для автора, и для издателя это был торжественный момент. Котта причислял его к «самым важным событиям» своей жизни, а Гёте писал ему: «Поскольку успокоение, коего достиг наш дух, не передать ни словами, ни знаками, я позволю себе сказать Вашему высокоблаг. только самое важное: что я после долгих лет лишь в эти часы испытываю истинное удовлетворение, ибо уверен в том, что итоги моей литературной деятельности отданы в Ваши руки; вряд ли нашелся бы более верный способ засвидетельствовать взаимное доверие. Постепенно станет понятно, что у меня нет других дел, кроме как завершить этот результат всей моей жизни к нашей обоюдной чести и выгоде»[1735].