Гибель адмирала Канариса

– Тем не менее адмирал был почти уверен, что фюрер ограничится его заключением в лагерь, и даже питал иллюзии по поводу того, что в руки англо-американцев он попадет уже в тоге одного из руководителей антигитлеровского заговора, эдакого бунтовщика.

– Я всегда считал, что Канариса погубила не его ненависть к рейху, – постучал пальцами по столу Мюллер, – а его исключительная наивность.

«А ведь только что ты был о нем иного мнения!» – заметил про себя Кренц, однако вслух произнес:

– Вы правы, группенфюрер: его иллюзии проскальзывали буквально во всем – в наводящих вопросах, в высказываниях, в оценках ситуации внутри Германии и на фронтах.

Мюллер долго, грузно оставлял свое кресло; затем, словно уставший крестьянин по свежей пахоте, прохаживался по кабинету.

– Все, что вы услышали от Канариса, должно быть изложено в письменном докладе, – наконец произнес он, останавливаясь по ту сторону стола. – Самым подробнейшим образом.

– Но сразу же замечу, что во время этой беседы не проскальзывало ничего такого…

– Самым подробнейшим образом, – прервал его Мюллер. – Мы сами в состоянии решить, что «такого» проскальзывало в его ответах. Тем более, – хитровато ухмыльнулся он, упираясь кулаками в поверхность стола, – что никто не в состоянии проверить правдивость ваших слов, поскольку адмирал уже мертв. Зато, увидев у себя на столе ваш отчет, обергруппенфюрер вспомнит, что теперь у него есть дела поважнее, нежели предсмертные стенания Канариса. И молите Бога, Кренц, – проникся суровостью голос шефа гестапо, – чтобы именно так он и решил.

– Через полчаса отчет будет на вашем столе, группенфюрер.

– Оставите его у адъютанта, – холодно обронил Мюллер. – Уверен, что дополнительных вопросов не возникнет, но на всякий случай подождете в приемной. Сейчас последует мой доклад Гиммлеру. Что касается Кальтенбруннера, то с ним мы поговорим уже после того, как вы составите свой доклад.

Об умении Мюллера так, на всякий случай, томить своих сотрудников в приемной, известно было во всех управлениях РСХА. Как и о том, что нередко шеф гестапо попросту забывал о ждущих и томящихся. Но на сей раз Кренцу пришлось смириться.

– С вашего позволения, господин группенфюрер, я составлю его прямо сейчас, в вашей приемной.

– Вы уже должны были сидеть в приемной и составлять его, Кренц.

* * *

Кальтенбруннеру обер-гестаповец действительно принялся звонить сразу же, как только пробежал взглядом отчет Кренца.

– Как мне представляется, обергруппенфюрер, ничего нового из предсмертных откровений адмирала мы с вами не узнаем.

– И не должны были узнать.

Удивленный столь неожиданной реакцией, Мюллер запнулся на полуслове, но затем все же попытался продолжить свой доклад:

– Из отчета оберштурмбаннфюрера Кренца следует, что в тех материалах, которые уже имеются в деле…

– Отчет Кренца уничтожить, – решительно прервал его начальник РСХА.

– Но имеются еще протоколы допросов…

– Я непонятно выразился, Мюллер? Протоколы допросов – тоже уничтожить. Самого Кренца – на ваше усмотрение.

– Принято к сведению, обергруппенфюрер. Материалы будут уничтожены. Кроме тех дневников и прочих записей, которые вы недавно запросили, – рискованно напомнил Кальтенбруннеру шеф гестапо.

– Дневники сожжены еще час назад, – отрубил тот.

– Принято к сведению, обергруппенфюрер, – вежливо произнес Мюллер, не поверив ему.

– Они сожжены, Генрих, – словно бы уловил его сомнения Кальтенбруннер.

– Не смею усомниться в этом, – лукаво заверил его Мюллер, хотя слова его прозвучали так, словно он хотел сказать: «Ох, и сомневаюсь же я!»

– И знайте, – неожиданно окреп и прорезался голос начальника Главного управления имперской безопасности, – что общее мнение руководства таково: Канарис должен уйти из истории рейха вместе со своими заслугами и предательствами, исповедями, дневниками и воспоминаниями. Словно такого адмирала в рейхе никогда и не существовало.

Мюнхен – Берлин – Одесса