Гибель адмирала Канариса

– Слово флотского офицера, что никакого отношения к теме нашего разговора эти двое не имеют, – безупречно вычитал его мысли Канарис, опасаясь, как бы их присутствие не было зафиксировано в рапорте об аресте.

– Что воспринимается мною безо всякого сомнения, адмирал.

– То есть я хотел сказать, что этих господ вообще не было при… нашей встрече, – не решился Канарис употребить слово «арест».

– Естественно. Именно на этом я и хотел заострить ваше внимание.

Усадив бригадефюрера за стоящий посреди кабинета большой овальный стол, за которым он только что блаженствовал вместе с гостями за бутылкой французского коньяка, Канарис поставил перед ним чистую рюмку и наполнил ее благородным напитком. Но затем, окинув взглядом стол и гостиную, предложил Шелленбергу перейти в кабинет, где, как ему показалось, разговор будет выглядеть доверительнее. Бригадефюрер покорно последовал за ним.

– За наши встречи, бригадефюрер, – произнес Канарис, как только их рюмки и тарелка с бутербродами оказались теперь на небольшом приставном столике, – независимо от того, где, когда и при каких обстоятельствах они происходят.

– Наслаждайтесь, адмирал, – произнес Шелленберг, однако к рюмке своей даже не прикоснулся. Он иронично взглянул на адмирала, затем на предложенный ему напиток и, как-то странно хмыкнув, словно говоря ему: «У вас еще хватает наивности пить за эту нашу встречу?» – едва заметно покачал головой.

Поняв, что бригадефюрер попросту проигнорировал его тост и его угощение, Канарис слегка прозрел и сразу же протрезвел.

– Как это ни странно, мне почему-то всегда казалось, что в день моего ареста сюда прибудете именно вы, Шелленберг.

– Вы всегда отличались особой прозорливостью, адмирал, – явно льстил ему бригадефюрер.

– Увы, не всегда. Если бы я в самом деле обладал таким даром, многого из того, что постигло меня в последние годы, можно было бы избежать.

– Порой мы боимся собственных пророчеств, поэтому стараемся не верить им.

– «Мы боимся собственных пророчеств», – задумчиво повторил Канарис. – Прекрасно сказано. А главное, как раз обо мне.

– Это обо всех нас, адмирал. Надпись на наших гербах и гробах.

– В то же время признаюсь, что менее всего мне хотелось, чтобы эта миссия выпала на вашу долю, – мрачно молвил адмирал, усаживаясь напротив шефа службы внешней разведки СД.

– Мне же было бы неприятно, адмирал, если бы по этим старинным коврам топтались огрубевшие от работы в подвалах гестапо парни Мюллера. Сие было бы недостойно ни вас, ни этого сурового рыцарского гнезда, – и он обвел рукой довольно скромно, чтобы не сказать убого, меблированный и оформленный зал[45].

– Польщен, бригадефюрер, польщен.

– Правда, мне очень не хотелось оказаться в роли жандарма, поэтому я пытался отказаться от выполнения этого задания.

– С вашей стороны это было крайне неосмотрительно, бригадефюрер. Не забывайте, что теперь у вас врагов не меньше, чем у меня.

– Этот ваш тезис почти не поддается оспариванию. Причем после нынешнего… после нынешней акции, – исправился бригадефюрер, так и не решившись вымолвить слово «ареста», – врагов у меня станет значительно больше, чем можно было предположить.

– После нынешней – да, – не стал щадить его Канарис. – Это уж как водится. Если я верно понимаю ситуацию, прибыли вы сюда по приказу «гестаповского мельника»?

– Это нетрудно было вычислить, адмирал. Однако замечу, что Мюллер не решился бы проявлять подобную резвость, не имей он официального распоряжения о вашем аресте, подписанного хотя бы Кальтенбруннером. Если не самим Гиммлером. Вот почему я не вправе был отказаться от выполнения его приказа.

– Если к тому же учесть, что Мюллер был бы рад спровоцировать ваше неподчинение, – рассудительно смаковал хмельной напиток адмирал. Он ясно понимал, что истекают последние минуты его пребывания в своем доме, последние минуты свободы.

– Таковы свойства его характера и мировосприятия, – пожал плечами Шелленберг, прокручивая ножку рюмки между тонкими пальцами.

– Не доставьте ему наслаждения подвергнуть вас аресту, бригадефюрер.

– Постараюсь. – Шелленбергу нравилось, что Канарис попытался войти в его положение.

– Могу я задать один очень важный для меня вопрос?

Вальтер перевел взгляд туда же, куда смотрел сейчас и Канарис, – на дверь. Они оба понимали, что вопрос, который прозвучит сейчас, барон фон Фёлькерсам слышать не должен.

– Если только буду в состоянии ответить на него, господин адмирал.

– Среди арестованных по делу о заговоре против Гитлера оказался и полковник Генштаба Хансен.

– Как вы знаете, я не занимаюсь арестованными по этому делу, – сразу же предупредил адмирала Шелленберг, подготавливая его к вежливому отказу от каких-либо разъяснений. Уловив это его стремление, Канарис запнулся на полуслове и умолк, а потому был удивлен, когда бригадефюрер неожиданно добавил: – Однако имя этого полковника встречалось в отчете о ходе расследования, с которым меня ознакомил Кальтенбруннер.

– Я так и решил, что должно было встречаться.

– Чем он вас, в его нынешнем положении, заинтересовал?