Гибель адмирала Канариса

Единственный уцелевший в битве при Коронеле английский корабль – против единственного германского корабля, уцелевшего в битве при Фолклендах! Командиру «Дрездена», человеку, не подверженному ранее никаким предрассудкам, явственно чудилось в этом нечто мистическое. Причем фрегаттен-капитан даже не пытался скрывать этого. Не зря же в своем коротком выступлении перед офицерами, собранными в кают-компании, он вдохновенно назвал это «знаком провидения», которое должно привести всех их к спасению. И, кажется, согласились с ним все, кроме Марктоба.

– Понимаете ли вы, Канарис, что мы упускаем последнюю возможность для спасения корабля и людей? – попытался инженер-корветтен-капитан найти союзника в лице обер-лейтенанта, исполнявшего в последнее время обязанности адъютанта командира.

– Скорее одну из возможностей, – уклончиво обронил Вильгельм.

– Здесь можно было выброситься на прибрежную отмель; к этим испещренным бухточками берегам можно попытаться уйти на шлюпках, а за его полярными сопками можно было спасаться от английских карательных команд – а значит, от гибели или плена.

Тогда ни Канарис, ни Марктоб еще не могли знать, что их крейсеру, как и многим из членов команды, придется погибнуть чуть позже, в территориальных чилийских водах у Мас-а-Тьерра. Но в то время им казалось, что в этой смертельной гонке их судну и в самом деле суждено выжить.

– Вы, господин инженер-корветтен-капитан, озабочены только тем, как бы спасти крейсер и его команду, а командир одержим стремлением победить в поединке с крейсером противника, – объяснил обер-лейтенант, – и в этом ваше принципиальное расхождение.

– Дело даже не в этом. Просто я принадлежу к «людям берега», а вы с фрегаттен-капитаном – к «людям моря», – проговорил инженер, наблюдая за тем, как крейсер разворачивается в сторону мыса, замерзающего под ледяными полярными ветрами в восточной части Огненной Земли.

– Стать морским инженером и при этом не принадлежать к «людям моря»? Как вам это удалось?

– Поинтересуйтесь у судьбы и обстоятельств, – незло огрызнулся Марктоб.

– Но коль уж судьба и обстоятельства оказались настолько беспощадными к вам, – мягко улыбнулся Канарис, – что забросили на палубу крейсера, то постарайтесь переметнуться к нам, потерянным для общества истинных землян «людям моря».

Марктоб дрожащими руками достал из бокового кармана галету, пакетик с которыми всегда носил с собой, и, отломив кусочек, принялся сосредоточенно жевать. Поговаривали, что при переводе с береговой базы корветтен-капитан прихватил с собой полный ранец галет, с которыми теперь не расставался. Продовольствия на судне пока что хватало, и питались моряки, особенно офицеры, более или менее сносно, однако Марктоб всегда носил в кармане, в маленькой, похожей на кисет, матерчатой сумочке несколько галет: потребность постоянно жевать куски этих ржаных пряничков давно превратилась для него в некую инстинктивную потребность.

– Пройдет немного времени, и вы, обер-лейтенант, поймете, насколько я был прав в своих предостережениях. Жаль только, что прозрение ваше окажется слишком запоздалым, а потому бесполезным.

– Вы слишком чувствительны для моряка, Марктоб, – благодушно проворчал Канарис, не желая ссориться с ним.

– А мне почему-то казалось, что вы достаточно мудрый человек, чтобы прислушаться к моим предсказаниям, – хоть и не обиделся, но все же огорчился корветтен-капитан.

Однако время показало, что в своих расчетах прав был все-таки фон Келлер: после двух часов бегства, уже в юго-западной части пролива Ле-Мер прижимавшемуся к скалистым берегам мыса Сан-Диего крейсеру «Дрезден» все же удалось раствориться в тумане и окончательно уйти от преследования.

Новый, 1915 год германцы встречали, затаившись между островками в одном из бесчисленных фиордов севернее Магелланова пролива. Затем, уже чувствуя острейшую нехватку боеприпасов и продовольствия, фон Келлер повел свое боевое судно к более теплым северным островам чилийского архипелага Веллингтона, а оттуда, лавируя между островами, – к архипелагу Чонос.

Казалось, самое страшное осталось позади; тем не менее на борту назревало недовольство. Матросы понимали, что их судно уже не способно вести настоящие боевые действия, как понимали и то, что не могут рассчитывать на ремонт крейсера, а также на пополнение в этих краях топлива, продовольствия и боеприпасов. Единственное, что оставалось в данной ситуации, так это возвращаться в Атлантику, где можно было надеяться на подпитку с борта германского базового судна, а также на ремонт и отдых где-нибудь у берегов Уругвая или Бразилии. Именно этого и добивалась делегация матросов, решительно потребовавшая в бухте у острова Патрисио-Линч встречи с командиром.

Бунт на боевом германском судне, на котором доселе поддерживалась жесткая дисциплина, казался Канарису – к которому, как к адъютанту, обратилась эта делегация, – делом совершенно немыслимым; и все же он назревал.