Гибель королей

– Там сейчас четыре церкви и монастырь, – решительно продолжал он, – и король хочет получить от тебя заверения, что ты будешь содержать все это в должном порядке, как того требует патент и твой долг.

Я улыбнулся:

– А если я откажусь?

– О, прошу тебя, Утред! – устало пробурчал он. – Сколько же мне можно бороться с тобой!

– Я велю управляющему делать все необходимое, – пообещал я.

Он пристально посмотрел на меня, как бы оценивая, насколько я искренен. Кажется, увиденное удовлетворило его.

– Король будет благодарен, – сказал он.

– Я думал, ты пришел просить меня отказаться от Этельфлэд, – с лукавой усмешкой признался я.

Среди моих знакомых было очень мало тех, с кем я мог спокойно поговорить об Этельфлэд, однако Беокка, который знал меня с колыбели, принадлежал именно к их числу.

Он поежился от моих слов.

– Прелюбодеяние – это смертный грех, – пробубнил он, правда без особой страстности.

– А еще и преступление, – весело добавил я. – Ты сообщил об этом Эдуарду?

Беокка поморщился.

– То было безрассудство юности, – заявил он, – и Господь наказал девушку. Она умерла.

– Твой бог такой добрый, – съязвил я, – только вот почему ему не пришло в голову убить и ее королевских бастардов?

– Их спрятали.

– Вместе с Этельфлэд.

Он кивнул.

– Они прячут ее от тебя, – буркнул он. – Ты знаешь об этом?

– Знаю.

– Заперли ее в Святой Хедде, – добавил он.

– Я нашел ключ, – усмехнулся я.

– Господь уберегает нас от нечестивых поступков. – Беокка перекрестился.

– В Мерсии Этельфлэд пользуется всеобщей любовью, – напомнил я. – А вот ее муженек – нет.

– Это всем известно.

– Когда Эдуард станет королем, – продолжал я, – Мерсия доставит ему массу хлопот.

– Массу хлопот?

– Придут даны, отец, – пояснил я, – и начнут они с Мерсии. Ты хочешь, чтобы мерсийские правители сражались за Уэссекс? Ты хочешь, чтобы мерсийский фирд[9] сражался за Уэссекс? Этельфлэд – единственный человек, который сможет повести их.

– Ты тоже сможешь.

Я отмахнулся от этого заявления как от полнейшей чепухи.

– Мы с тобой нортумбрийцы, отец. Они считают нас варварами, которые едят своих детей на завтрак. А вот Этельфлэд они любят.

– Знаю, – кивнул Беокка.

– Тогда пусть она грешит сколько угодно, если это поможет обеспечить безопасность Уэссекса.

– Мне так и передать королю?

Я расхохотался:

– Так и передай. И передай ему еще кое-что. Скажи, чтобы он убил Этельвольда. Без жалости, без родственных сантиментов, без христианского милосердия. Пусть отдаст мне приказ, и с ним будет покончено.

Беокка покачал головой.

– Этельвольд глупец, – осторожно проговорил он, – причем по большей части пьяный глупец. Он заигрывает с данами, мы не можем этого отрицать, но он признался королю во всех своих грехах и был прощен.

– Прощен?!

– Вчера ночью, – поведал Беокка, – он лил слезы у постели короля и клялся в верности его преемнику.

Я не мог не рассмеяться, правда, смех получился грустным. Итак, в ответ на мое предостережение Альфред вызвал к себе предателя и поверил в ложь этого недоумка.

– Этельвольд попытается вернуть трон, – попробовал убедить я священника.

– Он поклялся в обратном, – с горячностью произнес Беокка. – Он поклялся на перышке Ноя и на перчатке святого Седда[10].

Предположительно, перо принадлежало той голубке, которую Ной выпустил с ковчега в те дни, когда небеса разверзлись и обрушили на землю такие же потоки воды, как сейчас. Это перо и перчатку святого Альфред ценил превыше остальных реликвий, поэтому он, без сомнения, поверил бы всему, что было бы подтверждено клятвой на этих предметах.

– Не верьте ему, – предупредил я, – убейте его. Иначе он создаст множество проблем.

– Он принес присягу, – возразил Беокка, – и король верит ему.

– Этельвольд – жалкий предатель, – настаивал я.

– Он просто глупец, – беспечно произнес Беокка.

– Но честолюбивый глупец, к тому же у этого дурака есть все законные права на престол, которыми он обязательно воспользуется.

– Он стал добрее, исповедался, ему отпустили грехи, и Этельвольд раскаялся.

* * *

Какие же мы идиоты. Я вижу, как совершаются те же ошибки из эпохи в эпоху, из поколения в поколение, и все равно мы продолжаем верить в то, во что нам хочется. В ту темную, пронизанную дождем ночь я повторил слова Беокки:

– Он стал добрее, исповедался, ему отпустили грехи, и Этельвольд раскаялся.

– И они поверили ему? – бесстрастно произнесла Этельфлэд.

– Христиане дураки! Они готовы верить чему угодно.

Она пихнула меня под ребра, и я ойкнул. Дождь стучал по крыше Святой Хедды. Конечно, мне не следовало бы быть здесь, но аббатиса, дражайшая Хильд, делала вид, будто ничего не знает. Я находился не в самом монастыре, где обитали сестры, а в одном из зданий, стоявших во внешнем дворе, куда пускали мирян. Здесь располагались кухни, где готовили еду для нищих, больница, где эти нищие умирали, а еще мансарда, где содержали мою возлюбленную. Комнатка была маленькой, но не лишенной уюта. Этельфлэд прислуживали горничные, но сегодня им было велено ночевать в кладовых внизу.

– Мне донесли, что ты ведешь переговоры с данами, – сказала Этельфлэд.

– Я действительно их вел. С помощью Вздоха Змея.