Гибель «Кречета»

...У огня лежит и стонет тяжко больной. А напротив его, привалившись к стволу могучего дерева, бодрствует случайно встреченный им человек, угрюмо смотрит на огонь и прислушивается. Больной тяжело дышит, зовёт в бреду какую-то Нину, жалобно шепчет что-то бессмысленное, потом кричит: «Оставить самолёт! Что же ты не прыгаешь, Саша?»

Бородатый человек подкидывает ещё валежника в костёр.

Когда засерел ранний рассвет, он вскинул за плечи свой мешок. Потом снял его, развязал и положил около больного кусок хлеба и немного сала. Ещё раз, крякнув, он взвалил на спину свою ношу и, осторожно ступая, словно проверял после каждого шага, прочно ли его держит земля, ушёл искать золото.

Схватка у костра

Евдокимова не было трое суток. Он взбирался на высокие сопки, залезал на деревья, тщательно осматривал всё кругом, но места, изображённого на плане, начертанном на бересте, не обнаружил.

Соколов по-прежнему в бессознательном состоянии лежал у потухшего костра. Хлеб и сало были не тронуты.

«Это хорошо, – подумал Евдокимов. – Значит, двойная доза снотворного, которую я ему дал, подействовала. Счёт дням он не помнит, скажу ему, что не уходил в район, боялся оставить его одного. Немало придётся повозиться с больным, пока он будет в состоянии указать место, где находится золото. Но игра стоит свеч».

Таблеток с мудрёным латинским названием Евдокимову, конечно, было жаль: самому могут пригодиться. Его снабдили ими люди, пославшие его сюда, в тайгу, полную непредвиденных и ожидаемых опасностей. Они говорили, что это новое и верное средство. Сколько ему здесь скитаться – неизвестно, а от укуса зловредного таёжного кровососа можно легко заболеть. Но придётся поделиться своим запасом. Иначе больного не подправить.

Соколов уже не стонал, а хрипел. У него потрескались губы, рот был открыт. Тонкая струйка холодной воды из чайника освежила его. Сначала он поперхнулся, потом его начал душить кашель. Евдокимов приподнял ему голову, и кашель постепенно прекратился.

Больной открыл глаза и долго не отводил застывшего взгляда от своего таёжного спутника.

– Не узнаёте, Юрий Александрович? Я – Евдокимов.

– Пить хочу, – с трудом выговорил Соколов.

Евдокимов дал Соколову воды и одновременно положил ему в рот две таблетки.

– Глотайте, вам поможет!

Соколов тихонько застонал.

Вскоре ему стало немного лучше. Сознание прояснилось.

– Спасибо, Пётр Иванович! – поблагодарил он. – Вы в район ходили?

– Что вы, Юрий Александрович! Да разве я вас в таком состоянии оставлю одного?

– Признаться, неважно себя чувствовал, – сказал Соколов. – Долго я лежал без сознания?

– Порядочно! Примерно, часов десять прошло. Наверно, проголодаться успели? Сейчас запалю костёр, сварю кашу.

«Таёжный доктор» накормил больного с ложечки, совсем как заботливая няня – и тот уснул.

Евдокимов умаялся после долгих и тщетных поисков золотых россыпей. Трудной оказалась эта трёхдневная «прогулка» по тайге. Черти, что ли, этот клад стерегут! Всё равно он его достанет. Евдокимов стянул с себя сапоги, насквозь промокшие за трое суток скитаний, разложил для сушки у костра портянки, глубоко вздохнул, вытянулся и крепко заснул, повернув коричневые пятки к огню.

...Больной проснулся оттого, что его мучила жажда.

– Пить!.. – попросил он.

Ответа не последовало.

Тогда лётчик с большим трудом поднялся на локте и огляделся. Таёжная ночь раскинулась звёздным шатром. На тёмном небе висела бледная оранжевая луна, похожая на дольку апельсина.

– Странно, – прошептал он, – очень странно!

Вчера, перед тем как ему стало плохо, он ясно видел серп народившегося месяца, а сегодня... за один день не могла появиться почти половина... Тут что-то не так. Не десять часов прошло, а трое-четверо суток, пока луна успела принять эти новые очертания. «Ясно! Чёрнобородый ходил искать золото. И, кончено, ничего не нашёл. Иначе он, вместо того чтобы со мной нянчиться, прикончил бы меня. Так вот каков он, этот плотник! Вот тебе и «полегчает!» Охотники за «фунтиками» в тайге, оказывается, не перевелись, хотя самих «фунтиков» давно уже нет. Должно, недоброе задумал этот Евдокимов. Теперь он от меня не отстанет, пока не сделает всё, чтобы разыскать золото. Потребует показать, где оно находится, а я не покажу. Значит – смерть. Впрочем, если бы и показал, он всё равно убил бы меня».

Соколову было страшно и тяжко. Шея стала чужой, негнущейся, будто её сдавили враждебные руки. Он чувствовал, что левый угол рта перекошен. Щека беспрерывно дёргается.

Проснулся Евдокимов.

– Вам полегчало? – участливо спросил он.

– Немного.

– Вот и хорошо. Завтра пойдём в район, а то продукты кончаются. По дороге вы мне покажете ваш золотой клад. Очень интересно поглядеть на такое чудо. Так ведь?

– Зайдём в район, – не отвечая на прямой вопрос, сказал Соколов, – обо всём доложим. Местные власти создадут комиссию. Я уверен, и меня с вами в эту комиссию включат.

– Некогда мне по комиссиям ходить. Ждут товарищи, – буркнул Евдокимов. Немного подумав, он обиженно добавил: – После того, что я сделал для вас, вы не верите мне?