Гибель «Кречета»

Отдалённой охотничьей базой, хорошо известной в южной части Якутии, ведал старый Холим. Сюда охотники, промышлявшие зимой белку, которой кишмя кишели здешние леса, сдавали шкурки; тут пополняли они запасы продовольствия, дроби, пороха и находили гостеприимный приют для кратковременного отдыха.

Холима – охотника и рыболова по прозвищу «Крепкая кость» – хорошо знали в окрестной тайге. Рассказывали, что в двадцать первом году в него почти в упор стрелял белый офицер-колчаковец, скрывавшийся под видом батрака у одного из местных кулаков. Молодой охотник задержал врага Советской власти и решил сдать его партизанам. По дороге раздался выстрел из браунинга. Пуля попала Холиму в грудную клетку, чуть выше сердца, скользнула по ребру, рикошетом отскочила и впилась в ствол ели. С тех пор и прозвали Холима «Крепкая кость». Прозвище подошло к нему – очень сильному и выносливому, невысокому, ладно сбитому, с широким смуглым лицом, на котором светились маленькие чёрные зоркие глаза. Он носил свисавшие по углам рта жидкие усы и такую же редкую бородёнку.

«Крепкая кость» ходил в порыжевшей кожаной куртке, высоких болотных сапогах; зимой и летом на его круглой голове плотно сидел потёртый треух из пыжика. Он вечно дымил короткой, самодельной, дочерна обкуренной трубкой.

Холим был потомственный зверолов, родившийся в нищей юрте кочевника. Ребёнком он часто засыпал на рваной кошме вместе со щенятами. Когда в тайгу пришла Советская власть, Холим уже был славным охотником и отцом семейства. Детей у него родилось много, но почти все они умирали в раннем детстве. А когда родился младший сын, в «верхнее царство» ушла и жена. Хотя и не пришлось учиться в юности Холиму и только в зрелые годы овладел он начатками грамоты, охотник твёрдо решил вывести в люди своих детей. Старший сын его учился в Институте народов Севера в Ленинграде, дочь и младший парень находились в школе-интернате, и только на летние каникулы отец привозил их к себе.

...Девушка в городском красном в белый горошек платье, весело напевая, складывала высохшую сеть. Длинные, по колено, иссиня-чёрные косы, наспех скреплённые на затылке маленькой головы, чтобы не мешать работе, обрамляли миловидное, чуть широкоскулое лицо. Очень похожий на неё мальчик лет двенадцати, серьёзный и деловитый, помогал ей.

Около брата и сестры вертелись мохнатые рослые собаки. Внезапно собаки насторожились, подняв головы, отрывисто залаяли и бросились к воде.

Из дома вышел Холим.

– Отец! – крикнула девушка. – Чего они заливаются?

Холим, приложив козырьком руку ко лбу, смотрел на реку.

– Я и сам не пойму... Вот там далеко, – он указал рукой, – плавник идёт, однако надо задержать его. Может, поэтому собаки голос подают?

– Они совсем не так лают, когда плывёт лес, – убеждённо заметил мальчик.

– Видишь, отец! Там на брёвнах что-то лежит. Собаки это чуют, – воскликнула девочка.

– Пошли, Александр, возьмём плавник и посмотрим.

Столкнув лодку в воду, отец с сыном быстро начали работать вёслами. Они плыли наперерез брёвнам и, когда приблизились, увидели, что это маленький плот и на нём действительно что-то лежит.

Лодка боком пристала к плоту, на котором вниз лицом распростёрся человек.

– Однако он мёртвый, – сказал Холим. – Ты сиди, Александр, а я посмотрю!

Плот едва не опрокинулся, когда охотник попытался встать на него.

– Давай лучше подтащим его к берегу, – решил он.

У самой воды их ждала девушка, не сводившая испуганных глаз с оборванного человека с всклокоченной короткой бородой, уже перевёрнутого вверх лицом.

Холим, помолчав, сказал:

– Давай, однако, послушай, может, ещё дышит.

Девушка расстегнула ворот истлевшей рубахи и приложила ухо к грязной груди человека.

– Дышит! – вырвался у неё облегчённый вздох. – Он живой, живой! Скорей надо нести его в дом.

Опытный таёжник умело взялся за дело. Он приказал детям нагреть воды, а сам пошёл в кладовую за какими-то высушенными кореньями и травами. Когда в чайнике забулькала вода, он высыпал в неё снадобья, добавил немного спирта. С трудом разжал зубы незнакомца и столовой ложкой стал вливать ему в рот горячий напиток.

После третьей ложки человек слегка зашевелил запёкшимися, чёрными губами. Лицо его вдруг сморщилось, и он проглотил питьё. Через несколько минут у Соколова открылись глаза. Он долго смотрел на склонившихся над ним людей, ничего не понимая.

– Где я?

– У друзей, – ответила девушка. – А кто вы? Как вы попали на плот?

– Я лётчик с самолёта, потерпевшего аварию. Разве обо мне не писали?

– Мы находимся далеко от железной дороги, река у нас не судоходная. Газеты редко видим, – как бы извиняясь, ответила девушка. – И радио... батареи у нас разрядились...

Но лётчик уже ничего не слышал, он опять впал в забытьё.

– Надя! – сказал охотник. – Надо его вымыть. Давай бельё. Грей побольше воды и кровать мою постели.

Они сняли лохмотья с человека, который всё ещё был без сознания, и вымыли его тёплой водой. Холим натёр его исхудавшее тело какой-то пахучей жидкостью, забинтовал рану на лице. Когда мыли незнакомца, заметили на его бедре двух впившихся клещей. Надя булавкой извлекла их.