Гибель Сатурна

– Ну, вопрос пока так не стоит, – сказал Волин и почему-то вздохнул. – У вас, простите, с отцом были достаточно близкие отношения? Как давно вы виделись с ним в последний раз?

Она рассердилась. Ее всегда злила манера уклоняться от ответов.

– Я вам отвечу, – сказала она, – если вы сначала ответите на мой вопрос. В чем обвиняют моего отца? Почему им заинтересовался Следственный комитет?

Лицо собеседника сделалось не то чтобы грустным, а каким-то кислым.

– Понимаете, какая штука, – сказал он, – ваш отец, как говорят сейчас, ушел.

– Ушел? – удивилась она. – Куда это он ушел?

– Ну, не то чтобы ушел, а… в общем, он умер.

– О Господи, – сказала она, – о Господи…

Но, как ни странно, не испытала ничего, кроме некоторой неловкости. Это почувствовал и Волин.

– Ага, – сказал он, – похоже, вы все-таки общались с ним не слишком часто.

– Да, – отвечала она хмуро. – Мы вообще не общались последние несколько лет.

Он посмотрел на нее с интересом: нельзя ли узнать, почему? Это никого не касается, отрезала она, это их личные дела. Он снова вздохнул. В таком случае, вероятно, придется кое-что уточнить. Дело в том, что Павел Юрьевич Корзун не просто умер. Он был убит.

– Убит, – пробормотала она. – Убит…

Ей сделалось страшно: отца убили. Но как, почему? Кто? Именно это они и пытаются выяснить, терпеливо отвечал старший следователь. И для начала хорошо бы узнать, почему они с отцом не общались последние годы.

Арина молчала, наверное, целую минуту. Потом решительно тряхнула головой.

– Хорошо. Я все расскажу. Отцу это уже не повредит, а вам может быть полезно. Я хочу, чтобы убийц нашли…

В то лето отец решил показать ей Италию. Похоже, его мучила совесть, что он не был с Ариной рядом практически с самого ее рождения. А может быть, он просто хотел, чтобы дочка не думала, а главное, не говорила о нем плохо. Повезти девочку-подростка, росшую в России, по Италии – что может быть круче?! Только поездка во Францию. Однако отец на это лишь головой покачал:

– Во Франции сейчас делать нечего. Франция уже не та, что в двадцатом веке, и даже не та, что пятнадцать лет назад. Париж стал городом мигрантов, они превратили его в помойку.

Арина посмотрел на него с упреком: папа, как не стыдно так говорить? Это же не толерантно. Он только улыбнулся в ответ. Увы, деточка, правда вообще нетолерантна. Нет, он не винит этих несчастных мигрантов, которые приехали искать лучшей доли и во Францию приехали вовсе не затем, чтобы тут работать. Работать они прекрасно могли и у себя в Африке, или откуда они там приехали. Во Франции они хотели ничего не делать, получать огромное пособие и кататься как сыр в масле. Евросоюз им виделся одним большим белым раем, где все носятся с ними как с писаной торбой, местные жители прислуживают им, а местные девушки ублажают их всеми возможными способами. Почему? Да просто потому, что они несчастные мигранты, которых нужно любить и жалеть вне зависимости от того, чем они занимаются.

– Пап, я этого не слушаю, – сказала Арина, закрывая уши.

– Не слушай, не надо, – кивнул он. – Не стоит тебе слишком рано узнавать правду о мире, жизнь сама все расставит по местам.

Так или иначе, ей исполнилось четырнадцать лет, и, чтобы отметить эту знаменательную дату, он повез ее по Италии. Повез сам, на своем собственном золотом «лотусе».

– Знаешь, Ариш, я воспитывался в Советском Союзе, и мне даже в голову не приходило, что когда-нибудь я смогу выехать за границу, – говорил он, пока машина, гудя мотором, дырявила пространство, оставляя позади живописные итальянские луга. – Пределом мечтаний была Болгария, но она тогда имела неофициальный статус шестнадцатой республики СССР. А среди простых советских граждан ходило даже присловье: «Курица – не птица, Болгария – не заграница». Но во времена моей юности большинство советских граждан даже в Болгарию не мечтали попасть. Верхом их фантазий была мечта выбраться из коммуналки или даже просто из барака в отдельную квартиру.

Он на миг умолк, видимо, думая о тогдашних своих соотечественниках, которые всю жизнь мечтали о том, что в других местах кажется вещью, само собой разумеющейся.

– Хотя, конечно, если бы я родился на несколько лет позже, я бы мог оказаться за границей. Только был бы я в военной форме и с автоматом в руках. В восьмидесятые годы многих призывников отправляли оказывать помощь братскому народу Афганистана. Правда, вернуться оттуда на родину вполне можно было в запаянном цинковом гробу, который не открывали даже при родителях, чтобы те не видели, что осталось от их любимого сына. Но Бог миловал, я, хоть и попал в десантуру, нигде не воевал. Собственно, мы и с парашютом почти не прыгали, так, несколько раз. К концу семидесятых непобедимая и легендарная Советская армия была уже не та. Вместо постоянных учений и стрельб катали неизвестно что от забора и до обеда – вот тебе и вся военная подготовка советского солдата.