Гибель судьи Мрочека

— У нас есть все необходимые отделения. Уже много лет воюю, чтобы покончить с практикой отсылки тяжелобольных в воеводскую больницу. Повятовая больница должна, я считаю, не только выполнять функции амбулатории и родильного дома… но сейчас не об этом речь… Хотела б еще добавить: если решите остаться у нас, будете иметь вполне приличные условия работы. Думаю, что наши кабинеты и операционные залы оборудованы не хуже некоторых варшавских. Но, вероятно, к этой теме мы еще вернемся… — Она улыбнулась впервые за все время их знакомства. Но тут же стала серьезной, продолжив: — То, что должна сказать, носит частный характер. Скрывать ничего не намерена. Я двадцать пять лет уже проработала врачом и только дважды нарушила установки, принятые в нашей работе. Подчеркиваю — установки, а не врачебную этику, поскольку уверена, что оставалась верна ей всегда — и в этих обоих случаях тоже. Первый из них произошел почти двадцать лет назад, а второй — два дня назад…

Она замолчала и закурила. Ни Галина, ни Тадеуш не отозвались ни словом.

— Оба эти случая касаются меня и… вашего дяди.

— Моего дяди?

— Да. Должна начать со времени, когда мы все только что сюда прибыли. Я приехала чуть ли не самой первой, была еще молодой, чрезвычайно увлеченной своими обязанностями. Теперь почему-то не слышно, чтобы молодым специалистам доверяли полностью и восстановление, и оборудование, и руководство таким немалым хозяйством. А тогда не хватало врачей… Ваш дядя прибыл вскоре после меня. Он мне понравился: характер имел, может, и несколько суховатый, но в ту пору хаоса показался мне совсем не ординарным.

Благодаря таким людям, как он, можно было поверить, что здесь, наконец, воцарится порядок и законность.

Она замолчала, глубоко затянулась и погасила окурок. Галина, сидя напротив, заметила, что, не смотря на спокойствие, с которым Ясинская начала свой рассказ, рука, поднятая над пепельницей, отчетливо подрагивала.

— Словом, медработников нужной квалификации не хватало, и нечего было и думать, что так быстро их пришлют. Пришлось подыскивать среди здешних девушек, желающих работать в больнице, организовывать для них курсы и самой преподавать, хотя я и не имела достаточной практики. Но больные не ждали, требовали помощи. Среди отобранных мной девушек была одна, такая замечательная девчушка, откуда-то из захолустного приморского села. Оказалась врожденной медсестрой. Ассистировала мне при операциях, даже тяжелых, жила у меня, и вскоре я уже испытывала к ней не только доверие, но и дружеские чувства. В конце концов, мы были почти ровесницы… Однажды девушка, о которой я рассказываю, приходит ко мне и говорит, что приехала к ней младшая сестра, которой необходимо со мной встретиться. Ей семнадцать, уже пятый месяц как беременна. Пока могла, скрывала, а когда поняла, что невозможно дальше сохранять это в тайне, поехала к старшей сестре. В селе, где они родились, внебрачный ребенок считалась большим позором, чем кража или убийство… Поэтому девушка чуть не сошла с ума от отчаяния. Призналась, что хотела покончить жизнь самоубийством. Я попыталась убедить ее — не помогло. Обе сестры умоляли о спасении. Конечно, я не имела права, но, обследовав девушку, решила, что операция может пройти благополучно: пациентка молодая, здоровая. К тому же я была уверена, что другого выхода нет… И все-таки было уже поздно. Я чувствовала себя обязанной перед старшей сестрой и знала, что из-за моего отказа может произойти трагедия, поэтому решила оперировать. Иначе бы никогда такого себе не позволила… Опять замолчала.

— Умерла? — спросил Мрочек.

— Да. Вы врач, так что знаете больше других, что при таких обстоятельствах случается совсем непредвиденное. Операция была несложной, но девушка не пробудилась от наркоза. Сердце не выдержало. Честно говоря, все еще не понимаю, в чем дело. Сколько раз анализировала затем ход операции и не находила ответа. Обследовала ведь девушку перед этим так тщательно. А пациентка умерла во время операции, которую делать я не имела права… Ваш дядя как раз тогда поселился по соседству со мной. Нам, приезжим, предоставлялось здесь право выкупа земли и зданий, которые остались свободными после войны. Дяде вашему достался уже последний домик — он прибыл немного позже других, да и то лишь чуть ли не по настоянию Городского совета решил обзавестись собственным жильем. Это был самый заброшенный домик, дядя собственноручно ремонтировал его. Поскольку мы были самыми близкими соседями, то и подружились…

— Извините, пожалуйста, — вмешался Мрочек. — Дядя поселился на Пястовской улице уже в самом конце сорок седьмого года?

Она взглянула непонимающе, погруженная в свои мысли.