Гибель судьи Мрочека

— За здоровье милых гостей, — сказал нотариус. Поднес рюмку ко рту, коснулся ее края губами и, подержав так пару секунд, отставил.

Галина, которая, как и ее муж, выпила залпом, откинулась в мягком кресле. Рюмка, выпущенная из безвольной руки, скатилась на ковер.

Мрочек попытался встать, приподнялся в кресле и схватился рукой за горло.

— Что это? — прохрипел. — Вы, вы…

Покачнулся и упал бы, если бы Вероника, которая так же бесшумно появилась в комнате, не поддержала его и не усадила обратно в кресло.

Нотариус по очереди склонился над обоими, дважды кивнул удовлетворенно головой и после короткого обыска вытащил ключи от автомобиля. Подал их Веронике. Оба торопливо вышли. По дороге нотариус схватил с полки большие ножницы, с обтянутыми резиной ручками.

В саду, у ограды, стояла лестница, скрытая ветвями старой березы. Над ней проходил провод, который тянулся к уличному фонарю. Нотариус тяжело, но бесшумно, взобрался на лестницу. Перерезал провод. Улочку окутала абсолютная тьма.

Вероника подошла к машине и включила двигатель. Нотариус распахнул ворота. Автомобиль тихо, на малых оборотах, въехал в сад. Нотариус закрыл ворота и в темноте начал заметать следы от шин. Машина исчезла под маленьким навесом на краю сада. Оба неслышно, словно тени, вернулись обратно. В кабинете нотариус сдвинул ширму, прикрывавшую одну из стен. За ней лежала куча кирпича и инструмент каменщика. Вероника сняла ковер, за которым появились в стене две ниши в человеческий рост.

— Ну, так, — Гольдштейн наклонился над бессильно сидящими в креслах фигурами, взглянул на часы и с улыбкой кивнул Веронике. Та подошла с мотком широкого лейкопластыря и ножницами. Отсекла куски пластыря, а нотариус ровно и гладко заклеил ими рты не пришедшим в сознание Мрочекам.

Вероника быстрыми, ловкими движениями связала им ноги и руки. Потом вместе, тяжело дыша, перенесли тела, сначала Галины, затем Тадеуша, в ниши и облокотили их о стену все в той же сидячей позе.

Гольдштейн наклонился и взялся за мастерок. Вероника подала первый кирпич. Нотариус положил его в ногах Тадеуша. Стена начала расти…

Мрочек тряхнул головой и открыл глаза. Почти одновременно пришла в себя и Галина. Кирпичи, быстро укладываемые старым нотариусом, достигали обоим уже чуть ли не до груди.

— А, добрый вечер, — сказал Гольдштейн. — Очень крепко спите!

Сквозь лейкопластырь Тадеуш пытался что-то говорить.

— Ох, нет, не говорите, прошу вас. Я знаю, что вы, наверное, немного удивлены. Признаю, ситуация несколько непривычная. Сейчас все объясню, но кратко, потому что когда положу последний кирпич, вы не будете меня уже так хорошо слышать, а кричать я, конечно, не смогу. Все должно остаться между нами.

Вероника, которая хозяйничала возле Галины, улыбнулась спокойно.

— Стало быть, ваш дядя должен был умереть, потому что нашел Бруно. Вы не знали Бруно? Бруно Хейдель, мой товарищ по СС. Только я был несколько благоразумнее. Мы вместе работали в концлагере. Был там один еврей с семьей. Даже стыдно признаться, немного похож на меня. Нотариус. Помер, бедняга. И вся его семья тоже. Все в один день. А документы я взял в канцелярии лагеря и припрятал на всякий случай. И вот понадобились позже, как видите. Психология, знаете, великая наука. Никому как-то и в голову не пришло, чтобы офицер СС после войны мог скрываться в личине еврея…

Он положил очередной кирпич. Тадеуш смотрел на него неотрывно. Следующий кирпич уже прикрыл его подбородок.

— Бруно, к сожалению, не повезло. Прибыли мы сюда втроем: он, его жена и я. Его опознали. Когда он сбежал, из последних сил к нам добрался. Умер на другой же день. Была зима. Все замерзло. А он был большой и тяжелый. Но как раз тот единственный дом на нашей улице не был заселен. Замуровали Бруно в надежде на то, что…

Тщательно положил новый кирпич. Теперь уже видны были только глаза и лоб молодого доктора.