Гиблая философия

Только вдруг пятнадцатого ноября Колькин отец с утра сообщил, что к вечеру будет буран:

– Давление упало совсем, сын! В уши мне словно пробки забило – ничего не слышу, как в самолёте. Не вздумай на лёд – заметёт!

Колька поверил отцу, и они отложили выход на лёд. И когда уже к сумеркам ничего не произошло, он начал думать, что отец ошибся. Вечером легли спать с намерением завтра выставлять сети. Только ночью задуло!

Колька проснулся от скрипа дома и тяжелого хлопанья неприпёртых ворот. Быстро одевшись, выскочил на улицу и был почти сбит с ног бешеным тёплым ветром. Ворота, распахнутые настежь, закрыть не было никакой возможности, и Колька, еле держась на ногах, привязал их к стопорам. Ветер рвал с него одежду и тащил на валенках по земле, как по льду. Вдоль улицы по дороге катились пустые вёдра, гремя испуганно и жалко, летели тряпки и пустые мешки, куски целлофана и всякая пыль.

Ветер был неожиданно тёплым и это как-то пугало после сильного, ещё днем, холода. Колька еле открыл в сенцы дверь, проскочив в которые, получил сильный удар по спине.

Отец встретил его с фонариком.

– Свет погас, – сказал он, – это какой-то ужас. Окна скрипят, как бы не выдавило!

Где-то по ветру в деревне затрещали сараи, с которых сорвало крыши. Куриц и гусей из-под проломленных потолков уносило за деревню в лес. Во многих дворах раздавались испуганные крики, вперемешку с рёвом скота. Заборы, собранные из лёгкой жести, загнуло, как машиной, на трубных прожилинах; деревянные же в большинстве своем положило, словно картонные.

Люди, поняв бесполезность борьбы со стихией, спрятались по домам. На счастье, печи протопились с вечера, и упавшие кое-где трубы были без огня, также обошлось без электрозамыканий, поэтому не было пожаров. Колька смотрел на серую улицу через маленькое окно в сенцах и вдруг услышал надвигающийся, заполняющий всё собой шум. Ничего не понимая, он с замиранием сердца приткнулся к стеклу и увидел огромную чёрную тень, глотающую сразу всё – и лес справа, и небо с луной и звёздами вверху, и деревню. Это был снег! Мокрый и сильный, разогнанный диким ветром, вырвавшим его из далёких снежных туч. Он ударил по стеклу с шумом, сразу толстым слоем залепив его и ослепив. Всё! Кроме гула и воя ничего не было слышно, и только воображение рисовало происходящее на улице.

– Всяко было за жизнь, такое впервой, а я повидал… – охрипло сказал отец растерянным голосом и широко перекрестил грудь…

* * *

Остатки ночи дуло и гудело. Утром и днём, о котором знали по часам, тоже гудело, только уже глухо, как через толстую стену. Время тянулось медленно и настороженно, заставляя всех в доме говорить вполголоса, а то и вообще шёпотом. День, по часам, утомительно перешёл в ночь, опять же по часам. Свечки кончились, и Колька сделал свечу из жира и бинта. Светильник этот шипел и трещал, но около него собрались все и поужинали холодными остатками вчерашнего обеда. В доме становилось прохладно, домочадцы надели своё исподнее и, хором успокаивая Ваньку, уснули в горнице, кто где. Через сутки, утром по часам, Кольку разбудил отец:

– Пойдём, сын, откапываться, пока морозом снег не заковало, а то позамёрзнем здесь, как мыши.

Из сенцев Колька залез под крышу, и, подсвечивая уже подсевшим фонариком, пробрался к невысокому фронтону сзади дома. В этом фронтоне предусмотрительный отец сделал дверцу, которая открывалась внутрь и запиралась деревянной запоркой. С трудом вырвав её из-за надавившего снега, Колька открыл дверцу и упёрся в снег.

– Вот это да! – он присвистнул удивленно. Снег стоял, запрессованный ветром, как стена. Короткой штыковой лопатой он стал рубить его и валить на себя, копая лаз. Он старался слишком не расширяться, но всё равно снегу набралось – огромная гора на потолке.

– Хоть бы балки выдержали, – думал он, с радостью уже замечая свет впереди. Наконец он выпихнул последние сантиметры снега и вылез с трудом наверх. Увиденное поразило его масштабом! Деревни не было! Лишь кое-где торчали холодные трубы, да выпирали темные крыши домов богатых горожан, летом до смешного высокие, сейчас по-детски низкие. По «деревне» в растерянности бродили несколько уже освободившихся человек и много собак, выбравшихся из-под снега и громко лающих. Яркое солнце светило радостно, но это не придавало оптимизма. Мужики, в основном с лопатами, возбуждённые и злые от перспективы трудов предстоящих, собрались и решили копать сообща.

– В каждый дом прокапываем лаз, освобождаем трубу, чтобы печи растопить, а остальное потом пускай хозяева ковыряют.

На том и порешили, взявшись за работу.